придерживаться абсолютного нейтралитета. Тон письма Маллисона указывает, что он едва ли видел в эмире яростного антикоммуниста, рвущегося в поход на Ташкент. Напротив, письмо Маллисона выдает определенную озабоченность, как бы Бухара не отказалась от своего нейтралитета в пользу союза с большевиками или афганцами. Маллисон заверил эмира, что Мешед в курсе политической и военной ситуации в Европейской России и что в скором времени большевики будут свергнуты. Предостережения британского генерала против сближения Бухары с Ташкентом были излишни, а его уверения в отношении предстоящего падения большевиков наверняка вызвали у эмира недоумение или кривую усмешку. 15 июля Красная армия взяла Ашхабад; отступление Колчака от Волги к тому времени превратилось в полноценный разгром, и советские войска, наступавшие по его следам вдоль железной дороги на юго-запад от Оренбурга, 2 сентября взяли Актюбинск, а еще через 11 дней севернее Аральского моря соединились с силами Ташкента. Эти значимые победы коммунистов на фронтах наверняка перевешивали приходившие в ханство известия о завоевании Деникиным Украины в июле и августе, поскольку волновали Бухару в гораздо большей степени.
К концу лета 1919 года у Алима не было причин любить большевиков больше или больше доверять им, чем полтора года назад, но победы Советов в Закаспийской области и местах прохождения железной дороги Оренбург – Ташкент означали, что в Центральной Азии баланс сил определенно сдвинулся в пользу Москвы и Ташкента. Теперь только полный разгром советской власти в ее европейском центре мог избавить Бухару от необходимости искать modus viven-di[2] с большевистскими преемниками царей. Однако в течение 1918–1919 годов Москва не делала ничего, чтобы указать, что она считает возможным сосуществование с властью эмира. Народный комиссар по делам национальностей Сталин последовательно утверждал, что коммунисты готовы признать автономию только тех приграничных территорий, где местная буржуазия свергнута и лишена политических прав, а власть принадлежит рабочим и крестьянам, объединенным в Советы. Ленин на V съезде партии в марте 1919 года ставил вопрос более тонко: в случае отсталых народов Москва сначала должна признать право на самоопределение всей нации, затем дождаться, когда произойдет классовое отделение пролетариата от буржуазии, и, наконец, помочь пролетариату свергнуть своих угнетателей. Очевидно, что Бухара находилась на второй стадии. Однако можно ли было ожидать, что такая, по сути своей, волюнтаристская партия, как большевики, сможет долго противиться соблазну подтолкнуть историю, особенно если враждебные силы в ханстве и в лагере их союзников сговорились препятствовать ходу истории?
То, что намерения Москвы были именно такими, очевидно, если внимательно читать официальный орган сталинского комиссариата «Жизнь национальностей». Из прочтения этого журнала становится ясно, что Москва рассматривала Бухару как бастион реакции и контрреволюции, который, «к сожалению», не смогла ликвидировать кампания Колесова. Говорилось, что британское влияние на правящую элиту Бухары усиливается, и ханство превращается в главную базу для ведения британскими агентами антисоветской пропаганды. Утверждалось, что будущее угнетенных масс в Центральной Азии и Индии зависит от того, станет ли Бухара лидером серии революций в этой части мира. В марте «Жизнь национальностей» опубликовал призыв московского «Социалистического комитета младобухарцев» к бухарским массам вместе с другими народами Востока восстать и освободить себя при помощи братской поддержки русских рабочих и большевистского правительства. В августе журнал с удовлетворением отметил, что вновь завоеванная независимость Афганистана от Британии и недавние победы Советов в Закаспийской области отрезали Бухару от ее британских хозяев, оставив ее власти беззащитными перед освободительным движением масс. Как ранее указывал «Жизнь национальностей», поскольку в Бухаре нет промышленного пролетариата, способного возглавить крестьянские массы, которым недостает классового самосознания, единственный шанс сбросить эмира – это «развитие интернациональной революции», иными словами, интервенции русских рабочих и крестьян в лице их авангарда, Красной армии. Однако, как показала кампания Колесова, чтобы сделать военную интервенцию успешной, нужно было сначала нейтрализовать сопротивление населения, по-прежнему смотревшего на мир в терминах правоверных и неверных.
Политическая и экономическая ситуация в Бухаре
Следом за отступавшими в марте 1918 года войсками Колесова в Ташкент и Самарканд ушли 150–200 человек, составлявшие ядро движения младобухарцев, включая их лидеров. Поначалу в изгнании у движения не было никакой организации. В течение шести месяцев всю энергию группы поглощали старания не избежать голода и бесконечные взаимные обвинения и споры по поводу мартовского фиаско. Некоторые из членов стали политически неактивны, другие покинули движение, присоединившись к русским политическим партиям в Туркестане – к левым эсерам или коммунистам. Бывшие лидеры, которых многие обвиняли в неудачах движения в ханстве, на время удалились со сцены. Файзулла Ходжаев уехал в Москву. Во время Гражданской войны в Центральной Азии надежды и перспективы младобухарцев оставались туманными, оживившись только в конце 1919 года, когда Москва начала активно готовить интервенцию в Бухару.
После массового исхода младобухарцев единственной организованной политической партией в ханстве были коммунисты, имевшие в четырех поселениях ячейки, членами которых являлись русские, как гражданские, так и военные. Центрами коммунистической активности были Чарджоу и Новая Бухара, где партийные организации возникли в конце 1917 года. Партийная организация Чарджоу стала одной из 12 парторганизаций, представленных на I съезде Коммунистической партии Туркестана (КПТ), состоявшемся в июне 1918 года, а совместно с парторганизациями Самаркандской области коммунисты Чарджоу и Новой Бухары участвовали в VIII съезде Российской Коммунистической партии (РКП), проходившем в марте 1919 года. К осени 1919 года общая численность парторганизаций четырех поселений составляла почти 900 человек.
Как чисто русская партия, ограниченная русскими анклавами, коммунисты не пользовались существенным влиянием среди местного населения. Чтобы исправить ситуацию, комиссар по труду и председатель Экономического совета Туркестанской республики П.Г. Полторацкий в апреле 1918 года убедил некоторых из младобухарцев, уехавших в Ташкент, порвать со своей прежней партией и сформировать Бухарскую коммунистическую партию (БКП). Организационную работу явно тормозило настроение уныния, царившее среди бухарских изгнанников. Свой I съезд партия провела в конце ноября в столице Советского Туркестана и после него присоединилась к Коминтерну. В декабре БКП приняла программу, призывавшую к свержению эмира и созданию Бухарской народной советской республики. В течение нескольких месяцев у партии появились официальные отделения в Самарканде, Каттакургане и Мерве, а нелегальные ячейки возникли в русских поселениях и других местах, включая столицу.
Скоропалительный и поверхностный переход к коммунизму большинства членов партии, включая лидеров, отразился на ее целях и методах. Программа партии включала уважительные ссылки на шариат; ее члены ставили своей целью скорее достижение равенства между всеми классами общества, чем диктатуру пролетариата; они склонялись к практике терроризма, включая политические убийства и нападения на бухарские почтовые отделения. С подачи КПТ на II съезде бухарской партии, проходившем 26–27 июня 1919 года в Ташкенте, эти доктринальные и
