Книга Метаморфозы рассердились - О. Нова

— Попробует, — медленно повторила Ынбёль.

— Ты прожгла свою шею магией ведьмы огня.

— Ага…

— Ничего не происходит наоборот. Просто иначе.

Голова шла кругом и квадратом. Холодная и горячая. Нельзя было думать как прежде — по-человечески.

— Выходит, я сейчас типа Эш?

— Ведьма прорицаний есть ведьма прорицаний. Ты просто создала нестабильность. Воспользуйся ею. Взгляни на то, что не увидела бы ведьма прорицания.

И Ынбёль взглянула. Сначала сфокусировала целый глаз, потом расковыряла бинт и открыла второй, начисто выжженный, но всевидящий.

В белой расколотой комнате стоял гроб. Он не казался каким-то загадочным или странным. Самый обычный, наглухо закрытый. Никаких червей, разобранных по частям мумий и песнопений. Ынбёль больше интересовал Манок: высотой в два метра, он сливался с бельмом и угадывался только по бурым пятнам и клюву.

— Смотри на гроб.

— Смотрю.

— Как думаешь, что там?

— Потряси, а я предположу.

Манок не ответил.

— Ну а я не вижу сквозь вещи, — разозлилась Ынбёль. Нервное. — Слушай, если это шутка о том, что я скоро сдохну, то мне очень-очень смешно, спасибо…

И её череп пробило чем-то изощрённым. Удары Криса, разодранные об осколки щёки и нос, смерть Эллиота, — всё это ушло. Осталась пытка. Затупевшая от непонятных пророчеств, подвластная только Эшу.

Ынбёль удивлённо поняла:

— Там какая-то кукла.

Перья зашуршали. Манок кивнул.

— Подсказка на будущее?

Ещё один кивок. Какой-то… печальный.

— Почему ты мне помог?

— Я Манок. Я ем птиц и подражаю им. Я ем жертв ведьм и храню духов для перерождений. Я Манок. Я порождение ваших сил. Я тот, кто помогает достичь величия.

— Смерть Эллиота была важна для наших сил, но не его воскрешение.

— Я Манок. Я знаю, как хотят духи. Ты девочка. Ты не знаешь. Пока. Слушайся и слушай. Твоё время приближается.

Манок вытянул лапу. Прилепил к почерневшей глазнице Ынбёль моток пуха и мха, скрыв невидимое око. Время затишья иссякало.

— Что мне делать?

— Ты уже решила разрушить стены.

— Да, — Ынбёль шагнула назад, возвращаясь в темноту. — Прости. Можешь отсюда не выходить?

— Этого места нет. Никому не спрятаться.

— Есть маленький совет на прощание?

— Вернись домой. Сюда. Кое-что найдёшь.

Комнаты больше не было. Ни гроба, ни света, ни двери; Манок тоже исчез. Ынбёль тихонько вздохнула. Села на ковёр, тяжёлый от размытой крови, положила на него ладони, сгорбилась. В памяти крутились шестерёнки: «…14 мая 1938. Лунное затмение. Он сожрал половину Руби! Дура. Она вновь решила сжечь ковры, чтобы посмотреть на реакцию коридора. Мы еле вытащили её, но так и не нашли руку…» Древние обрывки прошлого ковена. Бешенство Эйприл. Ещё что-то про прыжок со второго этажа, про сломанное запястье.

Про гнев.

Ынбёль рассердилась и зажгла коридор.

У дома появился шанс стать звездой. Не на небе, а здесь, на земле. Горел ребёнок. Потусторонний призрак и извечный жилец. Старик, маг, человек. Самая главная ведьма. Сердце. Полыхал и трещал смертный дом.

Ынбёль, заворожённая огнём, расхохоталась, чтобы не заплакать.

Пламя взлетело вверх, проскользило по тайникам, бросилось в потолок с объятиями. Безумными и превосходными. Слева кто-то жалобно завопил, выпрыгнул прямо из обоев, завалив Ынбёль на спину, укусил в подбородок и умчался на копытцах. Из-под половиц повылезали маленькие рыдающие души.

— Ван! — заорал откуда-то Джебедайя. Ему легче всего вспыхнуть, он же весь сделан из дерева. — Ван, где ты?!

Они искали её. Всё это время, пока она нигде не была и смотрела на гроб с куклой.

Всюду разрасталась гарь, напоминающая об Эр-Джее. Было слышно и видно, как заклинания бились в стены, как они тонули под коврами. Кричали даже те, у кого никогда не было ртов. В какой-то момент лесное нутро Джебедайя треснуло. Разлом добирался до костей, впадая в ямку между ключицами и освобождая место для пламени.

Ынбёль вдруг потащили по коридору какие-то безликие сущности. Захотели уволочь и съесть. Она подожгла свои плечи, чтобы от неё отстали. Просто отстали наконец.

Снова вспомнилась мама.

Мама… как же ей больно.

— Ынбёль! — в глубинах коридорного огня продолжал рычать Джеб. — Что ты натворила? Что ты наделала?!

Им всем больно. На роду и в клятвах написано — мучайтесь.

Ынбёль с трудом поднялась, задыхаясь. В дыму почти было не разглядеть, какая остервенелая мясорубка запустилась, но вой не прекращался. Эша раздирали, и он крошился зеркалом. Любимую шляпу Лекси несла в пасти собака-призрак. Потолок слезился. Горелые следы от рук тянулись по стенке: они обрывались на середине, потому что сущность рухнула замертво. Кого-то вырвало, кого-то разорвало. Паника вываливалась из всех щелей. Под конец всего горка трупов в глазах Криса сильно

возрастёт.

— Ынбёль! — завопил кто-то с ярчайшей яростью.

Ынбёль обернулась.

Лекси кашляла и мчалась сломя голову с полупрозрачным топором наперевес. Она снова подчинила себе иллюзию. Это ли не радость? Ынбёль отшатнулась, и лезвие задело её ухо. Лекси целилась прямо в лицо — будто там не хватало засечек и свёртков крови. Она сумасшедше размахивала топором, крича о предательстве, а потом хрипло вздохнула. Во рту блеснуло красным. Половицы под ногами Лекси сломались пополам. Ынбёль успела броситься вперёд, смогла протянуть руку, но Лекси запнулась и сорвалась, провалившись в расщелину. Внизу хрустнули горячие доски и кости.

Ынбёль бросила её не раздумывая. Она сама падала со второго этажа — все благодарности Верховному, — и выжила. Лекси хотя бы помогут.

Обои прогрызали изнутри. Из них выбирались души и тонули, тонули, тонули в огне.

Ынбёль от мгновенной смерти отделяли только ужас и жажда мести. Ужас — потому что Эллиота опять убьют. Жажда мести — потому что он теперь был совершенно бесполезен. Ковен никогда не соберётся вновь, не вернёт свою силу и не станет великим. Жертва Эллиота теперь должна быть принесена не ради магии и дружбы. Только во имя боли и отчаяния.

У Ынбёль больше не было друзей. Она и раньше считала, что её здесь многие недолюбливают, но только сейчас поняла, как ошибалась.

Это висело в воздухе и меняло пространство — буквально. Дом бесконечно скрипел и изгибался. Пол начал вздуваться. Стены заворачивались новыми углами. Пространство закруглялось, давило сверху, подкидывало снизу.

Кто-то кинулся вперед, протягивая к Ынбёль цепкие пальцы. Хотели задержать, чуточку надломить, чтобы не брыкалась. Ынбёль отступила и тут же перестала понимать, где очутилась.

Дом выкинул её в другое помещение, деформированное до такой степени, что стало неузнаваемым.

Для ковена нужно семеро. Лекси всегда называла магию дружбой. Не стало дружбы, магии и ковена. Дом, существовавший где-то у границы реальности и неизвестности, потерял свою