Департамент полиции также мог передавать имевшуюся у него информацию в другие ведомства, и этим его участие в том или ином вопросе и исчерпывалось. Так, в течение 1889 г. московский обер-полицмейстер настойчиво сообщал руководству политического сыска о Юридическом обществе Московского университета, в котором под руководством С.А. Муромцева заслушивались «тенденциозные» доклады, имевшие целью «осмеяние и опошление всех правительственных мер и порядков». Департамент полиции передал эти сведения в Министерство народного просвещения, и только. Спустя несколько месяцев, в феврале 1890 г., московский обер-полицмейстер прислал новое сообщение о юридическом обществе, в котором сделал доклад присяжный поверенный Г.А. Джаншиев на тему «Замечания по поводу организации местных административных и судебных учреждений». Ответа из Департамента полиции не последовало, и спустя 4 (!) месяца от руководителя московской полиции поступил к директору Департамента П.Н. Дурново новый запрос: «Не подлежит ли Джаншиев негласному надзору». Ответ Дурново был отрицательным. Таким образом, руководство политического сыска не считало нужным в данном случае использовать даже методы пассивного наблюдения – негласный надзор, описанный в 1-м параграфе данной главы. Однако в следующем сообщении о московском Юридическом обществе обер-полицмейстер опять писал – как бы «деятельность общества при таком составе его администрации не приняла крайне радикального направления». На этот раз Дурново ответил подробно, но позиции не изменил: «О вредном направлении деятельности юридического общества в ноябре прошлого года было сообщено министру народного просвещения, который 29 ноября 1889 г. уведомил… о сделанном председателю юридического общества через попечителя учебного округа предостережении, что в случае допущения к прочтению в заседаниях общества рефератов тенденциозного характера, общество будет закрыто. В виду сего в настоящее время не встречается надобности в каких-либо распоряжениях по отношению к упомянутому обществу. К обязанности полиции надлежит лишь отнести наблюдение за происходящими в обществе чтениями, с тем, чтобы обо всем заслуживающим внимания своевременно доводилось до сведения Департамента»981.
В 1891 г. в Департамент полиции поступило несколько донесений от начальника Тверского ГЖУ, в которых тот сообщал о негласных собраниях учителей по инициативе и под руководством Д.И. Шаховского. Департамент передал эти сведения в Министерство народного просвещения, уведомив руководителя жандармского управления в Твери о том, что никаких мер в отношении собраний предпринимать не следует982. В том же 1891 г., в июле, директор Департамента полиции отвечал на запрос начальника Московского охранного отделения – нужно ли установить наблюдение за Д.И. Шаховским, выехавшим из Твери в Москву: «Можно не наблюдать»983.
В январе 1890 г. П.Н. Дурново полагал, что «в отношении Г.А. Фальборка» административные меры не нужны. В 1897 г. вице-директор Департамента полиции Г.К. Семякин и делопроизводитель П.Н. Лемтюжников проигнорировали запрос начальника Ярославского ГЖУ о том, нужно ли допросить Д.И. Шаховского по поводу найденной у него рукописи. Спустя месяц руководитель ГЖУ повторил вопрос, на что получил из Департамента полиции следующий ответ: «Это философские рассуждения о понятиях русского народа о Боге, Царе и … ничего предосудительного в себе не заключают»984.
В тех случаях, когда требовалось разрешить проведение каких-то публичных мероприятий или открытие новых публичных институтов (каковыми были общества), руководство политического сыска нередко демонстрировало такую же умеренность. Так, в Департамент полиции дважды поступали запросы о С.А. Котляревском – в 1899 г. от московского обер-полицмейстера о назначении «магистранта Котляревского приват-доцентом Московского университета» и в 1902 г. от нижегородского губернатора о разрешении Котляревскому прочитать публичную лекцию. Оба раза «препятствий» со стороны Департамента полиции «не встречалось», «неблагоприятных сведений» о Котляревском «не имелось», хотя письма этого общественного деятеля и ученого подвергались перлюстрации, в первую очередь – его переписка с сестрой, занимавшейся «агитацией среди крестьян»985.
В 1891 г. директор Департамента полиции П.Н. Дурново предлагал министру внутренних дел И.Н. Дурново вопреки позиции киевского губернатора разрешить открытие местного отдела Русского общества народного здравия. П.Н. Дурново писал: «Возражения губернатора могут быть приняты во внимание, если отдел задумает устроить народную столовую». Министр, однако, был солидарен с губернатором и высказался против открытия отдела, каковая позиция и была отражена в итоговом документе, отправленном в Киев от имени Департамента полиции986.
Во многом аналогичной представляется и ситуация с активными участниками местных Особых комитетов о нуждах сельско-хозяйственной промышленности, созданных по инициативе министра внутренних дел В.К. Плеве и во многих губерниях ставших местом для публичных политических выступлений – это нарушало «программу» и круг вопросов, определенных для рассмотрения в этих комитетах. Важно отметить, что значительная часть административных наказаний деятелям комитета была инициирована самим министром внутренних дел на уровне императора, что находилось за пределами компетенции Департамента полиции и Особого Совещания. Так, председатель Суджанского комитета А.М. Евреинов получил высочайший выговор, председатель Суджанской уездной управы князь П.Д. Долгоруков был уволен от службы с воспрещением 5 лет участвовать в сословных и общественных собраниях987; лично Плеве не утвердил в должности председателя Московской губернской земской управы Д.Н. Шипова, а в начале 1904 г. с согласия царя «за вредное влияние на ход земских дел в Тверской губернии» дал указание губернатору выслать из губернии А.И. Бакунина, М.П. Литвинова, И.И. и М.И. Петрункевича, М.Е. Зайцева, В.Д. Дервиза, Н.К. Милюкова, Б.Н. Тица988.
Институциональное выделение Департамента полиции из «репрессивного» аппарата власти в целом позволяет по-новому взглянуть на историю с закрытием «Отечественных записок». Закрытие этого журнала произошло в 1884 г. по распоряжению Министерства народного просвещения, однако инициатива в этом вопросе приписывается тому же В.К. Плеве, в тот момент занимавшему пост директора Департамента полиции989. Этот вывод делается в литературе на основании записки Плеве, опубликованной в 1977 г. Однако текст записки содержит стандартную для Департамента полиции аналитику о «состоянии умов» в стране и роли различных органов периодической печати в распространении «нигилизма». Если бы целью записки было закрытие именно журнала «Отечественные записки», резолютивная часть содержала бы соответствующую рекомендацию, а сама записка предназначалась бы для Особого совещания. Однако в данном случае нет предложения о закрытии, нет и адресации в Особое совещание. Поэтому утверждение публикатора записки С.А. Макашина, что этот журнал был закрыт именно усилиями Департамента полиции990, стоит признать некорректным.
