Джош поцеловал Аманду в щеку.
– Хорошо, – сказала она и ушла с бабушкой.
Когда она благополучно скрылась за дверью, Джощ поднялся. Показав головой в сторону дома, я сказала без всякого сочувствия в голосе:
– Тебе предстоит большая работа. Ты пока всего лишь завел двигатель.
Он огрызнулся:
– Знаю. Роан, какого черта ты сказал Аманде, что она может остаться с тобой?
– Все было не совсем так, как она рассказала.
– Мне плевать, как это было. Это подло, Роан. Ты хочешь встать между мной и моей дочерью так же, как ты встал между Клер и ее семьей? Ты на двадцать лет украл у меня одного ребенка, теперь хочешь украсть другого?
Роан молча ударил его кулаком. Это произошло мгновенно. В этом ударе объединилось многое: отвращение, боль, разрядка. Удар опрокинул Джоша на спину. Роан встал над ним, широко расставив ноги, и снова занес кулак.
– Клер – вот все, что мне было нужно от твоей проклятой семьи!
– Тише, тише, – мягко сказала я, бросив взгляд на Мэттью, который, прыгнув вперед и встав между Джошем и Роаном, в ужасе смотрел на обоих.
– Он заслужил это, Мэттью, – казала я.
– Ладно, ладно, хватит, – сказал папа. Он осторожно оттолкнул Роана. – Так и надо было. Роан, слышишь меня? Все правильно. А теперь хватит.
Джош поднес руку к разбитой губе. Он кивнул.
– По честному.
Роан стоял, готовый к ответному удару, пока не заметил потрясенный взгляд Мэттью. Мэттью медленно опустился на колено рядом с Джошем и помог ему подняться. Кулак Роана бессильно разжался.
Этой ночью мы с Роаном поднялись на Даншинног, собрали кучу веток, сложили их на каменном выступе и сидели, глядя на тлеющие красные угольки костра.
– Прочти это, – сказал Роан, вынув из заднего кармана старое письмо и протягивая его мне. – Мэттью было лет десять, когда я написал его.
“Ты когда-нибудь кого-нибудь бил?” – спросил он меня сегодня. Он ударил мальчика в школе. Тот все время дразнит Мэттью за то, что его усыновили. Мэттью выбил ему передний зуб. Должно быть, мальчишка здорово надоел ему.
Он боялся, что я буду очень сердиться. Мне пришлось сделать вид, что так и есть. Я хотел быть хорошим примером.
Я сказал ему, что для драки могут быть лишь две причины: защитить другого или, если нет иной возможности, защитить себя. Я сказал ему, что не уважаю людей, которые тычут кулаками направо и налево. Ударить может любой дурак. Люди, которые не дерутся, – вот действительно сильные люди. Умные.
– Стань таким, – сказал я ему.
Я оплатил счет за лечение. Сказал Мэттью, что он должен мне постепенно вернуть эти деньги из своих карманных. Я хотел, чтобы он понял: когда приносишь боль кому-то – всегда приходится платить. Даже если ты не виноват.
И я обещал ему, что, если он никогда никого не ударит без серьезной причины, я тоже никогда этого не сделаю. Мы скрепили наш договор рукопожатием.
В общем-то это твои родители научили меня, как растить самого себя и как растить Мэттью. Забавно. Больше всего я узнал от людей, которые принесли мне самую большую боль. Людей, которых я любил.
* * *
Я прочла.
– Ты не нарушил священную клятву сегодня, – сказала я мягко. – Ты даже зуб не выбил.
– Я старался так построить свою жизнь, чтобы не быть похожим на своего старика. А Мэттью сегодня за меня было стыдно.
– Ты должен поговорить с ним, Роан. Пришла пора сказать ему все. В темноте был виден лишь яркий след сигары, двигающийся вместе с его рукой. Зола с нее сыпалась на его рубашку.
– Да. И следующее, что он сделает, – сказал медленно Роан, – это изменит свою фамилию. Больше не будет называться Салливаном. – Он бросил сигару в огонь. Я положила руку ему на грудь.
– Тепло, – прошептала я. – Хороший, ровный ритм. Сколь многих людей заботит это сердце.
– Тебе трудно представить себе, что оно чувствует.
Не иметь семьи. Я не встречал другого Салливана на всем белом свете, который приходился бы мне родственником.
– Мы все как следует изучим. Поверь мне, ты окажешься родственником тысяч Салливанов.
– Ты понимаешь, что я имею в виду. Настоящую семью, а не имена на листе бумаги.
Я взяла его правую руку и погладила распухшую, лопнувшую на костяшках пальцев кожу.
– Конечно, понимаю. Ты хочешь смотреть на лица всех Салливанов – бабушек и дедушек, дядей, тетей, братьев, сестер, кузенов и видеть себя.
– Я хочу быть частью семьи. Черт возьми. Я хочу смотреть на похожего на меня человека, и чтобы он в ответ смотрел на меня.
Я помолчала минуту, задумавшись.
– Я хочу, чтобы у меня были от тебя дети, – наконец сказала я мягко.
* * *
Он быстро повернулся ко мне, взяв мое лицо в свои руки.
– У нас будут хорошие дети. Я знаю.
– Да, но еще ты хочешь, чтобы кто-то вернул тебе двадцать лет. Вычеркнул из памяти то, что случилось с тобой и со мной. Это невозможно.
– Ничего нельзя поделать.
Я откинулась назад, наблюдая за ним. В груди моей рос страх.
Я покачала головой.
– Ты не прав. Мэттью должен узнать правду про Большого Роана от тебя.
– Я скоро скажу ему. Он будет смотреть на меня совсем другими глазами. Я знаю. Если я останусь здесь, я разрушу его мир. Нам придется принять непростые решения. Тебе и мне. Может быть, нам придется какое-то время попутешествовать, пусть все уляжется.
“Мы никогда не вернемся назад, – думала я в отчаянии. – Я никогда не сумею вернуть тебя сюда”.
Но я не хотела сдаваться. Мы должны одолеть эти воспоминания.
– В детстве, – сказала я медленно, – временами мне было стыдно перед тобой, но никогда не было стыдно за тебя. Мэттью будет чувствовать то же самое, когда он узнает все.
– Если он не… – продолжил Роан. Я прижала пальцы к его губам.
– Надо верить, – сказала я.
* * *
Я поехала на ферму увидеться с мамой и бабушкой Дотти.
– Позовите мне Твит, – сказала я им. – Оторвите ее от Мэттью и Джоша на вторую половину дня. Нам надо поговорить.
Мама с готовностью согласилась помочь, бабушка Дотти дымила, как паровоз, и тоже одобрительно кивала.
Когда я на следующий день встретилась с Твит, мы грустно обнялись. Я отвезла ее на Даншинног. Мы сидели на скале, нависшей над долиной. Давила удушливая июньская жара.
– Мэттью не очень доволен тем, что я поехала с тобой, – призналась Твит. – Он считает, что Роан подослал тебя уговорить его извиниться. Прости, Клер, но Мэттью не за что извиняться.
