верившая в возвращение внука, никак не могла смириться с таким способом спасения от голодной смерти.
Католическая церковь сразу осудила столь примитивную реакцию на поступок молодых уругвайцев.
— Не следует корить этих юношей за их деяние, — заявил монсеньор Андрес Рубио, викарный епископ Монтевидео, — ведь иначе они непременно погибли бы… Съесть умершего человека, чтобы остаться в живых, — значит впитать в себя его сущность. Это вполне можно сравнить с трансплантацией. Плоть выживает, когда становится частью человека, оказавшегося в экстремальных условиях, так же как глаз или сердце мертвеца, пересаженные живому пациенту… Что бы делали мы, оказавшись в подобном положении?.. Что бы вы сказали человеку, исповедовавшему вам такую тайну? Только одно: не изводи себя… не вини себя в том, в чем не стал бы винить другого и в чем никто не винит тебя самого.
Архиепископ Монтевидео Карлос Партельи придерживался похожего мнения:
— С позиции морали я не нахожу в их действиях никакой вины, ведь это был вопрос выживания. В таких случаях необходимо есть все, что оказывается под рукой, даже если подручная пища вызывает отвращение.
Наконец богослов Джино Кончетти в статье, опубликованной в ватиканской газете «Оссерваторе Романо», написал, что тот, кто получил поддержку от общины, должен что-то отдать всей общине или ее отдельным членам, если они оказались на грани жизни и смерти и отчаянно нуждаются в помощи. Этот императив распространяется и на мертвое тело, обреченное в противном случае на бесполезное разложение.
— Учитывая все сказанное выше, — заключил падре Кончетти, — мы на этических основаниях оправдываем тот факт, что выжившие пассажиры разбившегося в горах уругвайского самолета питались единственно доступной для них пищей, дабы избежать верной смерти, и находим дозволительным поедание трупов в стремлении выжить.
В то же время церковь не согласилась с высказанной Дельгадо в ходе пресс-конференции точкой зрения на употребление в пищу плоти мертвых товарищей как своеобразное причастие. Когда монсеньора Рубио спросили, следует ли воспринимать отказ от поедания человечины как определенного рода самоубийство и как нечто противоположное причастию, он ответил:
— Это ни в коей мере не следует считать самоубийством, однако использовать в данном случае термин «причастие» тоже нельзя. В подобном сравнении можно, безусловно, находить утешение, но это не причастие.
Таким образом, спасшихся не следовало считать ни святыми, ни грешниками, однако все больше людей стремились возвести их в ранг национальных героев. Сотрудники уругвайских издательств, радиостанций и телевизионных каналов по понятным причинам гордились свершениями сограждан. Уругвай — маленькая страна в огромном мире, а со времени победы его национальной сборной в финале чемпионата мира по футболу 1950 года больше никто из уругвайцев не заслуживал всемирного признания. В прессе появлялись прочувствованные статьи о мужестве, стойкости и находчивости выживших соотечественников. Последние в целом старались быть достойными столь высокого мнения о себе и своем подвиге. Многие оставили бороды и длинные волосы и радовались, когда прохожие узнавали их на улицах Монтевидео или в Пунта-дель-Эсте.
Во всех интервью и статьях всячески подчеркивалось, что подвиг уругвайцев в горах был их общим достижением, но кое-кому роль медийных звезд подходила особенно органично. Некоторые юноши вообще ушли в тень. Педро Альгорта уехал к родителям в Аргентину. Даниэль Фернандес поселился на родительской ферме. Оба его кузена, Фито и Эдуардо Штраухи, были слишком немногословны, чтобы в глазах публики играть такую же значимую роль, как в горах.
Самым ярким представителем группы был Панчо Дельгадо, ведь именно он затронул на пресс-конференции вопрос каннибализма. Журналисты надеялись выведать у него и другие подробности истории выживания в горах его самого и его товарищей. Дельгадо оправдал их ожидания. Вместе с Понсе де Леоном он приехал в Рио-де-Жанейро, чтобы принять участие в популярной телепередаче, а также дал пространные интервью чилийскому журналу «Чили Ой» и аргентинскому еженедельнику «Хенте». Неудивительно, что Дельгадо, оказавшись в положении, в котором ему мог пригодиться дар витийства, сполна воспользовался своим талантом, и пресса, разумеется, не желала упускать возможность пообщаться со словоохотливым участником истории, получившей такой широкий общественный резонанс. В то же время друзья Дельгадо не очень одобряли его растущую популярность.
Еще одним выжившим, чье поведение некоторым казалось неуместным, был Паррадо. Его характер подвергся самой заметной метаморфозе. Жестокие испытания превратили застенчивого юношу в лидера и уверенного в себе мужчину; его всюду узнавали и почитали как героя андийской одиссеи. Однако у новоиспеченного мужчины сохранились юношеские вкусы и увлечения, и теперь, побывав на волоске от смерти, он желал посвятить им всего себя без остатка.
Считая Нандо погибшим, Селер Паррадо продал его мотоцикл «Судзуки-500», но так обрадовался возвращению сына, что купил ему автомобиль «Альфа-Ромео-1750», на котором Паррадо стал разъезжать по набережной Пунта-дель-Эсте. Он начал вести жизнь плейбоя на пляжах, в кафе и ночных клубах этого роскошного курорта. Все юные красавицы, для которых раньше он был лишь застенчивым другом Панчито Абаля, теперь вились вокруг него и соперничали между собой, добиваясь его внимания. Паррадо веселился на полную катушку. Он ненадолго уехал из Пунта-дель-Эсте, чтобы принять участие в популярном мероприятии — очередном этапе гонок класса «Формула-1» в Буэнос-Айресе. Там, в окружении толпы репортеров, он встретился с автогонщиками Эмерсоном Фиттипальди и Джеки Стюартом и сфотографировался с ними на память.
Все эти снимки появлялись в уругвайских газетах и вызывали негодование пятнадцати товарищей Паррадо. Когда в одной из газет была опубликована фотография Нандо в компании улыбающихся девушек в купальных костюмах (его пригласили в жюри конкурса красоты в Пунта-дель-Эсте), ребята высказали ему свое неодобрение, и Паррадо вышел из состава жюри, поскольку для него, как и для остальных его друзей, духовное единство шестнадцати выживших пассажиров «Фэйрчайлда» имело первостепенное значение.
Он признавал, что победа над Андами является их общей заслугой, но был убежден, что имеет право как следует отметить собственный триумфальный вклад в дело спасения всей группы. Жизнь одержала победу над смертью, и молодой человек стремился жить полнокровно, как прежде… И все же иные перемены были, бесспорно, необратимы. Как-то январским вечером Нандо пришел в ночной клуб с другом и двумя девушками. Раньше он посещал это заведение с Панчито Абалем и ни разу не бывал в нем после авиакатастрофы. Нандо сел за столик, заказал напитки — и вдруг отчетливо понял, что потерял Панчито навсегда. Он был настолько потрясен этой мыслью, что впервые за три месяца, истекших со дня крушения самолета, не выдержал эмоционального потрясения, упал лицом на стол и разрыдался, будучи не в силах сдержать поток слез. Все четверо покинули клуб. После этого случая Паррадо снова начал работать — продавать скобяные изделия
