Вечер 18 мая 1961 года, без четверти восемь. Свет долгих техасских сумерек заполнил двор. Окно я открыл, и занавески колыхались под легким ветерком. По радио Трой Шонделл пел «На этот раз». Я сидел во второй спальне маленького дома, которую превратил в кабинет. Привез списанный в школе стол. Под одну более короткую ножку подложил дощечку. Работал я на портативной пишущей машинке «Уэбстер». Правил первые сто пятьдесят страниц моего романа «Место убийства», потому что Мими хотела их прочитать, о чем не уставала напоминать мне, а я уже уяснил для себя, что Мими относится к людям, которым приходилось уступать. С романом дело продвигалось успешно. В первом варианте я без труда превратил Дерри в вымышленный город Доусон, а превращение Доусона в Даллас далось мне еще легче. Я начал вносить изменения только для того, чтобы уже написанные страницы подтвердили мою легенду, когда я наконец отнесу их Мими, но теперь изменения эти казались жизненно важными и неизбежными. Создавалось ощущение, что книга хотела, чтобы ее действие разворачивалось в Далласе.
Зазвенел дверной звонок. Я положил пресс-папье на страницы рукописи, чтобы их не разнесло по комнате ветром, и пошел посмотреть, кто пожаловал ко мне в гости. Я помню все это очень отчетливо: колышущиеся занавески, пресс-папье — гладкий камень с берега реки, песню «На этот раз» из радиоприемника, тающий свет техасского вечера, который я уже полюбил. Я не могу этого не помнить. Именно в тот вечер я перестал существовать в прошлом и начал жить.
Я открыл дверь и увидел стоящего на пороге Майкла Кослоу. Он плакал.
— Я не могу, мистер Амберсон, — услышал я. — Просто не могу.
— Что ж, заходи, Майк, — предложил я ему. — Давай об этом поговорим.
2
Его появление меня не удивило. Я пять лет руководил маленьким драматическим кружком Лисбонской средней школы, прежде чем сбежал в Эру всеобщего курения, и за эти годы навидался боязни сцены. Ставить спектакли с актерами-подростками — все равно что жонглировать банками с нитроглицерином: и кружит голову, и опасно. Я видел девушек, все схватывавших на лету и удивительно естественных на репетициях, которые на сцене превращались в статуи. Я видел низкорослых парней-ботаников, которые расцветали и вырастали на фут в тот момент, когда произнесенная реплика вызывала смех в зале. Я работал с увлеченными трудягами, и иногда встречал ученика или ученицу с искрой таланта. Однако с таким, как Майк Кослоу, я столкнулся впервые. Подозреваю, есть учителя школ и преподаватели колледжей, которые всю жизнь занимались театром, но никогда не видели такого, как Майк.
Мими Коркорэн, которая на самом деле руководила Денхолмской объединенной школой, уговорила меня взяться за постановку пьесы для старшеклассников, когда у Элфи Нортон, учительницы математики, ставившей спектакли из года в год, диагностировали острый миелоидный лейкоз и отправили ее в Хьюстон на лечение. Я попытался отказаться, оправдываясь тем, что мне надо бывать в Далласе, но не так часто ездил туда зимой и ранней весной 1961 года. Мими это знала, потому что я всегда оказывался под рукой, если Деку требовался замещающий учитель английского языка и литературы. И действительно, в Далласе я лишь отбывал время. Ли все еще находился в Минске, вскорости собирался жениться на Марине Прусаковой, девушке в красном платье и белых туфлях.
— У вас предостаточно свободного времени. — Мими уперла руки (сжав пальцы в кулаки) в тощие бока. Ее настроение в тот день характеризовалось тремя словами: пленных не брать. — И за это платят.
— Да, конечно, — кивнул я. — Я справлялся у Дека. Пятьдесят баксов. Я буду первым парнем на районе.
— Где?
— Не важно, Мими. Пока с деньгами у меня полный порядок. Мы можем закрыть эту тему?
Нет. Миз Мими весьма напоминала человека-бульдозер и, наталкиваясь на несдвигаемый предмет, опускала нож ниже и давила на газ. Без меня, заявила она, школа впервые за свою историю останется без спектакля учеников старших и младших классов. Родители будут разочарованы. Школьный совет будет разочарован.
— И я, — тут она сдвинула брови, — сильно огорчусь.
— Боже упаси, вас нельзя огорчать, Мими, — заверил я ее. — Вот что я вам скажу. Если мне позволят выбрать пьесу — что-то не слишком спорное, обещаю, — спектакль я поставлю.
Хмурый взгляд Мими Коркорэн сменился фирменной лучезарной улыбкой, которая всегда превращала Дека Симмонса в податливый воск (по правде говоря, существенной трансформации для этого не требовалось).
— Прекрасно! Кто знает, может, вы отыщете в наших классах блистательного актера.
— Да-да. Бывает, и свиньи свистят.
Но жизнь — та еще шутница: я действительно нашел блистательного актера. От природы. И теперь, накануне первого из четырех спектаклей, он сидел в моей гостиной, занимая чуть ли не весь диван (который заметно прогибался под его двумястами семьюдесятью фунтами), и самозабвенно рыдал. Майк Кослоу. Также известный как Ленни в одобренной для старшей школы адаптации романа Джона Стейнбека «О мышах и людях», которую сделал Джордж Амберсон.
Но Ленни он мог стать лишь в одном случае: если бы мне удалось уговорить его выйти завтра на сцену.
3
Я собрался дать ему бумажных салфеток, но решил, что они не помогут, и принес из кухни чистое посудное полотенце. Он вытер им лицо, более-менее очухался, в отчаянии посмотрел на меня. Красными, опухшими глазами. Плакать он начал не у моей двери. Похоже, посвятил этому всю вторую половину дня.
— Хорошо, Майк. Объясни, я постараюсь понять.
— В команде все надо мной смеются, мистер Амберсон. Тренер назвал меня Кларком Гейблом, это было на весеннем пикнике «Львиная гордость»… И теперь все так меня называют. Даже Джимми. — Он говорил про Джима Ладью, звездного куотербека школьной команды и своего закадычного друга.
Тренер Борман меня не удивил. Тот еще мерзавец, который проповедовал командный дух и терпеть не мог, когда кто-то залезал на его территорию как по ходу сезона, так и в любое другое время. А Майка как только не называли! В школьных коридорах я много чего наслушался. И Дуболомом Майком, и Джорджем из джунглей, и Годзиллой. Над этими прозвищами он смеялся. Такая веселая, даже рассеянная реакция на насмешки и оскорбления — возможно, величайший дар природы высоченным и здоровенным парням. Рядом с Майком, ростом шесть футов и семь дюймов и весом двести семьдесят фунтов, я выглядел как Микки Руни.
