– Никогда не видела, чтобы ты открывал ее.
– Я редко это делаю.
Диса погладила его по плечу и ободряюще улыбнулась, хотя знала, что Эйрик не видит выражения ее лица.
– А почему в этот раз решил? Расскажи мне, что тебя так разозлило. Ты же догадываешься, что немало мужей бьет своих жен, а то и чего похуже… Обычное дело.
Он задумался, подбирая слова. «Серая кожа» нетерпеливо плевалась шепотками, ворочалась в ухе Дисы, как насекомое.
– Беспомощность, – наконец нашел пастор нужное слово. – Меня злит, что я никак не могу исправить ситуацию. Что бы я ни придумал, это сделает все только хуже. А ведь задачка – проще простого.
– Когда дело касается людей, ничего не бывает проще простого.
– Что бы сделала ты, если бы я обходился с тобой, как Бьёрн с Рагнхильд?
– Убила бы, – без запинки ответила Диса.
– И отправилась бы на виселицу?
– Наверное. Я бы попыталась замести следы, а там уж как получится. Плохо, что у нас нет свиней, как в Саксонии, чтобы я могла разделать твою тушу и скормить им. Помнишь, как нам говорили, что свиньи едят все и могут сожрать даже живого человека?
Эйрик засмеялся, но невесело.
– Тебе не дает покоя мысль о том, чтобы однажды съесть меня на ужин.
– Что поделать, мы живем в стране, где даже подметки сойдут за перекус, – улыбнулась Диса. Она любила его смех. – Так что ты задумал? И почему не разбудил меня?
Колдун провел пальцами по странице гримуара – не так, как ласкают любимую женщину, а как успокаивают разъяренную лошадь. От его касаний символы вспыхивали и гасли. Сила «Серой кожи» отличалась от той, что обладала Диса: не была ни ухватистой, ни бойкой, не наливала тело крепостью, не давала рукам ловкости. Нет, этот гальд был душащим и требовательным. Он отщипывал от тебя по кусочку и брал плату за каждое одолжение. Быть может, поэтому Эйрик так редко пользовался им.
Пастор молча кивнул на банку рядом со своим коленом, которую Диса сперва посчитала пустой. Девушка взяла ее и поднесла к лицу, чтобы получше разглядеть, что внутри. За стеклом копошилось черное облачко мошки.
– Бесы? Если хочешь, чтобы моего брата утащили в ад, мог бы попросить меня. Я бы захватила его по дороге.
– Не случится ничего плохого, – пообещал Эйрик, – пока он не натворит бед.
– Значит, случится.
Он не позволил ей откупорить сосуд: пошутил, что однажды ему чуть не оторвало пальцы, когда бесы вырвались наружу. Вместо этого Эйрик сам осторожно вытащил пробку. Облако более черное, чем ночное небо и песок лавового пляжа, тонкой струйкой вылетело из стеклянной темницы и повисло над посверкивающими буквами «Серой кожи». Бесы жужжали точь-в-точь как мошкара погожим летним днем, но в этом звуке слышалось нечто угрожающее. Они двигались сплошным облаком, меняя форму, но не рассыпаясь, как огромная стая птиц. Эйрик быстро зашевелил губами, прикрыв глаза, и искры от его слов взлетали и таяли в воздухе.
Диса ждала. Ей было интересно, как звучат голоса чертей. Оказалось, что в точности как твои собственные мысли.
«Чего ты хочешь?» – подумала она.
– Отправляйтесь в деревню Стоксейри, – велел Эйрик, – и отыщите там человека по имени Бьёрн Маркуссон. Если он ударит свою жену Рагнхильд, кусайте и терзайте его втрое сильнее, чем он ее, пока он Богом не поклянется никогда больше ее не трогать.
– Если станет злословить или оскорблять ее, – неожиданно добавила Диса, – забирайтесь к нему в нутро и мучайте до тех пор, пока он не поклянется, что и слова дурного больше не скажет.
Эти задачи пришлись бесам по душе. Диса ощутила их болезненную радость, предвкушение и нетерпение. Когда облако черной мошки покинуло пещеру, захлопнулась книга, и сразу стало больше воздуха. Муж и жена просидели неподвижно до тех пор, пока ноги у обоих не затекли и утренняя сырость не заползла под каменные своды.
– Я хочу тебе кое-что рассказать, – сказала Диса.
Она сама не знала, почему ощутила необходимость поделиться самым болезненным воспоминанием в своей жизни. Сколько бы смертей она ни видела после этого, сколько бы несправедливости ни замечала, ничто не было таким же страшным зрелищем, как Гисли, ползущий по воде и умоляющий о помощи. Иногда она думала, что когда Сатана явится забрать ее в преисподнюю, он примет обличье Гисли, схватит ее за ногу и втянет под воду, заставляя снова и снова переживать ту ночь.
Речь Дисы текла ровно, и смотрела она прямо перед собой, не собираясь ни плакать, ни заламывать руки. Ей просто хотелось, чтобы Эйрик узнал ее чуть лучше.
– Я до сих пор не могу ответить себе на вопрос, кто виноват, – призналась она. – Мать ли, которая обманывала пабби, или я, рассказавшая об этом брату, или Бьёрн, который выложил все отцу… Я столько раз крутила эту историю то так, то эдак, но так и не нашла ответа.
– Виноват всегда тот, кто первый достал нож.
Диса усмехнулась. Она знала, что Эйрик так скажет. Было бы так просто и славно, если бы она с ним согласилась.
Некоторое время они оба молчали.
– Как думаешь, – наконец спросил пастор, – как скоро твой брат явится сюда, чтобы осыпать нас проклятиями?
* * *
Бьёрн заявился уже на следующий день: не настолько он был глуп, чтобы не понять, кто наслал на него бесов. Могла, впрочем, и нечисть растрепать – в конце концов, никто не запрещал ей откровенничать с жертвой. Брат прискакал ко времени обеда, и выглядел он прескверно: загорелое лицо покрыли мелкие красные оспины, губы вспухли. Диса как раз выходила из коровника с полным подойником молока. В последнее время их корова доилась обильно, и пасторша не могла на нее нарадоваться. От бессонной ночи болели глаза, но юность прощает многое – и легче всего она прощает бдения до утра.
– Где твой муж? – Не дожидаясь приветствия, Бьёрн спрыгнул на землю и направился к Дисе с такой решимостью, от которой, должно быть, у батраков сердце уходило в пятки. Но она знала его всю жизнь, и попытайся он протаранить ее, и тогда это не заставило бы Дису испугаться собственного брата. Медленно поставив подойник на землю, девушка вытерла руки о передник и как ни в чем не бывало ответила:
– Отправился по делам. Юный Йоун Паудльссон сегодня конфирмуется. Его родители наверняка выставят знатное угощение. Ты еще можешь успеть к ним на праздник, если поспешишь. Хотя, будь я на твоем месте, в таком виде являться бы постеснялась. Чего доброго решат, что у тебя начинается проказа.
Бьёрн остановился так близко от нее, что еще шаг – и ей пришлось бы либо отступить, либо упасть, либо уцепиться за него. Диса осталась стоять, как стояла: прямо, склонив голову набок.
– Да ты хоть знаешь, что вы натворили?! – Когда Бьёрн злился, он кричал. Не шипел, не опускал голос до угрожающего рыка, а вопил так, что закладывало уши и овцы отскакивали в стороны. Так же когда-то разорялся Маркус.
