Боковым зрением он заметил фигуру на террасе. Гертруда сидела в кресле, теплая накидка, укутывающая ее ноги, спускалась мягкими складками до самого пола. Прислонившись затылком к спинке, она, казалось, спала, или делала вид, что дремлет. Лицо ее при этом выражало глубокое спокойствие. И только по дрожащим ресницам, он понял, что тетушка не спит. У ее ног сидел Гром, положив морду на лапы. Увидев хозяина, он тут же поднял голову.
— Доброе утро! — Лео тяжело опустился в кресло напротив.
Гертруда медленно открыла глаза и посмотрела на него так, будто никогда прежде не видела.
— А радует ли утро тебя? — с интересом в голосе спросила она.
— Меня — нет, — Лео запустил руку в волосы, словно желая избавиться от навязчивых мыслей, затем, немного помолчав, добавил. — Как же я устал! Совсем вымотался.
Лицо Лео в этот момент было бледным и изможденным.
— Наверное, я просто не создан для семейной жизни.
Гертруда скептически хмыкнула, но переубеждать не стала.
— Что такое жизнь, Лео? — начала говорить она. — Это рутина, временами перемежающаяся моментами радости и горя, ликования и скорби, блаженства и страдания. А еще жизнь — это любовь. И не всегда любовь понятна людям. Судьба преподносит человеку подарки и порой ему нужно лишь протянуть руку и взять их, но нет же — человек сам придумывает себе проблемы и проходит мимо настоящего чувства.
— О чем ты? — Лео повернулся, удивленный длинной тетушкиной тирадой. — Я никогда не был баловнем судьбы. Мне с самого рождения твердили, что я обязан быть сильным, что должен своими силами добиваться уважения и любви. И вот я нашел ту, с кем мечтал состариться. Не сразу осознал, что это любовь, но когда понял, решил, что никогда не отпущу. Я был безумно счастлив! Наверное, в тот момент не было во всей Эмпирии человека счастливее меня.
— Времена меняются… Боль унимается…Жизнь продолжается… — спокойным тоном продолжила Гертруда.
— Неправда, боль со временем никуда не уходит, а только притупляется! — воскликнул Лео. — Моя любимая сгорела, а вместе с ней сгорели все надежды на счастье. А ты говоришь о подарках судьбы.
Он замолчал, уставившись на кончики своих сапог, а потом вдруг начал хлопать себя по карманам, словно что-то искал.
— Подарки… Сола дала мне на память медальон.
Он достал из кармана украшение, ярко блеснувшее на солнце.
— Пора открыть глаза, чтобы увидеть то, что скрывало время… — замысловато произнесла Гертруда.
— Девочка сказала, что здесь портрет Даяны, — тихо проговорил он.
Руки почему-то не слушались и дрожали. Застежка щелкнула, а потом весь мир поплыл перед глазами. Казалось, небо всей тяжестью рухнуло ему на голову. Лео схватился за край стола, боясь упасть. Его бросило в холодный пот, по спине поползла ледяная струйка. Мозг отказывался принимать открывшуюся перед ним реальность, сердцу было мало места внутри. Оно с силой стучало в груди, словно пыталось выскочить наружу как птица из клетки, а потом дернулось и вдруг затихло.
Он сделал несколько судорожных вдохов, но сердце пропустило удар.
«Нет! Глупое сердце не останавливайся. Я должен снова увидеть любимую. Давай же, стучи!»
И упрямое сердце отозвалось:
«Тук, тук».
— За что же ты так со мной? — только и смог выдавить он. — Я ведь сдержал обещание и вернулся.
— Вы, право, же убили ее своим письмом… — как сквозь толщу тумана доходил голос Гертруды.
Невидящими глазами он посмотрел на тетушку.
— Клянусь, я писал о своей любви. Я обещал, что мы скоро снова будем вместе, — севшим голосом произнес он.
— Содержанье письма закрутила спиралью тьма, — тихо продолжала Гертруда.
Он поднял на нее ошеломленный взгляд.
— Ее сердце украл, растоптал все мечты…
В груди сдавило, и Лео снова стало не хватать воздуха.
«Получается, все эти годы в ее сердце была только ненависть».
— Я должен рассказать ей обо всем. Я обязан объясниться и доказать свою любовь, — Лео вскочил и бросился вниз по лестнице.
— Твоей дочери одиноко виденьем состраданья и упрека…, — услышал за спиной Лео.
Он остановился, медленно повернулся и посмотрел на тетушку.
— Дочери? О ком ты говоришь?
— Зов крови услышь… — тихо проговорила Гертруда, поднявшись с места.
Накидка, прикрывающая ее ноги, упала на пол.
«Тук, тук-тук».
— Сола моя дочь? — удивленно протянул он, глядя на Гертруду.
На лице женщины не было ни единой эмоции.
— Ты знала! Ты все время знала! — на миг задохнувшись, произнес он.
— Обещаний не давай, просто молча выполняй… — тихо ответила тетушка.
Он обессиленно опустился на ступени крыльца.
— Я понимаю, это она попросила тебя. А Сола знает, что она моя… дочь? — ему с трудом давались слова.
— Бывает связь такая меж людьми, которая ничем не объяснима, — голос Гертруды звучал глухо.
Лео решительно встал и посмотрел на тетушку.
— Я верну их, во что бы то ни стало, верну! Но вначале я должен разобраться с письмом. Я должен знать, что за послание получила Дея, — стремительным шагом он спускался по лестнице.
«Тук, тук-тук, тук-тук».
Он ушел, Гертруда снова опустилась в кресло. Птицы наполняли утренний воздух оглушительным щебетанием, радуясь нарождающемуся дню.
— Ребенок мудр, другие не поймут, — сокрушенно покачала головой Гертруда, осторожно погладив Грома между ушами. — Вернется хозяйка бедному псу!
Пес жалобно заскулил, а затем протяжно завыл.
Глава 49
Дворцовые коридоры были длинными, узкими и извилистыми. На темных стенах редкие факелы оставляли длинные тени и слепящие желтые пятна. Лео решительно шел вперед, горло сжималось, дыхания не хватало, но он не мог остановиться. Каждый шаг разлетался гулким эхом вокруг. Никто из придворных не сопровождал его: многие знали, что когда канцлер не в настроении, лучше не попадаться ему на пути.
«Он так долго мучился, а его любимая все это время считала его последним негодяем. А нужно было всего лишь сдернуть проклятую черную вуаль. У него было для этого столько возможностей, а он хотел быть благородным, боялся обидеть. Он часто сравнивал Даяну с Деей, но его сердце отказывалось видеть очевидные факты. Предательское сердце, что стучит теперь так яростно, молчало. Или нет? Он ведь ощущал близость Деи, но не мог поверить своим чувствам. А его любимая все это время считала его мерзавцем. И эти ее слова, что не может снова жить без любви… Потому-то она ничего не сказала о дочери. А он слепец!
