Они поднялись на вершину. И отшатнулись: её как мечомразрубила широкая трещина, протянувшаяся как раз через алтарь. Деревянногоизваяния нигде не было видно, наверное, провалилось. А у края бездоннойпропасти, раскинув руки, лицом на заснеженных камнях лежал исполин.
Брат с сестрой, двое осторожных охотников, приблизились сопаской. Каким-то образом он сумел поднять себя из бездны, но и только –остался лежать, где кончились силы. Снег на его теле не таял. А с обеих руккуда-то вниз свешивались покрытые инеем цепи.
– Какой могучий, – сказал Светозор, опуская наземькопьё. – Только заморённый совсем. Откуда он вылез? Замёрз, бедный,окоченел. А изранен-то…
– Мы с тобой виноваты, – откликнулась Зоря итронула неподвижную руку: на этой ладони уместились бы её обе и ещё местоосталось. Вздохнула: – Мы могли бы помочь ему. А теперь он замёрз.
Словно в ответ, пальцы медленно сжались, обхвативподвернувшийся камень. И хрустнул, дробясь, кремнёвый желвак, брызнули золотыеискры и пропали в снегу!
– Ожил никак, – выдохнул Светозор, загораживаясестру. Ему не бывало так жутко, когда он сходился с волком в лесу. Кто былперед ними? Живой человек или потревоженный в могиле злобный мертвец? Как быть:снова подойти к нему или скорей бежать в лес, вырубать осиновый кол?..
Сын кузнеца поднял над головой оберег – громовое колесо. Тосамое, что когда-то отбило у Лешего сироту. Знал Светозор, этот оберег непотерял ещё силы. И едва он раскрыл кулак, светлое серебро ослепительновспыхнуло. Светозор явственно ощутил, как оберег потянулся к лежавшему ипотянул с собой его руку. Киевичи пошли вперёд, как во сне.
Вдвоём они кое-как совладали перевернуть исполина кверхулицом, принялись кутать в меховые плащи. Он был когда-то черноволосым, нотеперь голову густо заснежила седина. Только борода, не тронутая морозом,осталась рыжей, клубящейся, как Огонь в старой печи.
– Да он же слепой, – посмотрев на запавшие веки,всхлипнула жалостливая Зоря. – А на груди рана какая! В сердцеметили! – сдвинула шапочку и приникла ухом: – Бьётся ли, не пойму…
Светозор, надрываясь, выволок из пропасти заиндевелые цепи.Они были неподъёмно тяжёлыми и вдобавок страшно холодными, жгли руки сквозьбараньи мохнатые рукавицы и варежки, надетые внутрь. Последние звенья былиразорваны. Это же что за сила понадобилась!
Светозор начал снова подтаскивать сучья, устраиваякостёр, – хотя бы как-то согреть, оживить найденного, прежде чем тащитьдомой через лес. Слепого, со страшной раной в груди, да ещё в этих цепях – онуж чувствовал, кузнец как-никак, их не всякое зубило возьмёт.
Он вдруг остановился, оброненный хворост ударил его помеховым сапогам. Осипшим голосом он промолвил:
– А я знаю, кто это, сестра.
Когда Кий, понукая лося, выехал к ним из лесу, на вершинегоры бушевал щедрый костёр. Рыжекудрый Огонь взвивался в неистовой пляске,протягивал языки – обнять распростёртого в круге ярого света. Кий увидел, какмедленно поднялась схваченная цепью рука, погладила пламя.
– Брат, – разлетелись угли и зашипели вснегу. – Брат!..
Двое Киевичей стояли на коленях опричь:
– Господине наш… Перуне Сварожич…
– Господине и побратим мой, – стащил шапку кузнец.Бог Грозы обратил к нему изувеченное лицо, усмехнулся знакомой усмешкой, толькомедленно, очень медленно. Мороз Кромешного Мира ещё не выпустил его из когтей.Он промолвил:
– Хорошие у тебя дети, Кий.
Лось сам подошёл и согнул длинные ноги, готовясь поднятьнебывалый труд и небывалую честь. Иные Люди теперь говорят, именно ради тогодня он взят был на Небо, и вот почему приметное созвездие, рекомое Колесницей,Большой Медведицей или Ковшом, ещё прозывается Лосем. Но так это или не так,никому доподлинно не известно. А вот какое чудо действительно тогдасовершилось. Впервые за тридцать лет и три года проснулся в Земле цветок ивыглянул наружу, доверчиво расправил лилово-синие лепестки, украшенныезолотистым пушком. Дружно ахнули Зоря и Светозор: никогда ещё они не виделиживого цветка. А сын Неба коснулся его пальцами и сказал:
– Не вовремя ты вылез, малыш. Но с этих пор у твоегоплемени всегда будет по шесть лепестков. Станешь ты лечить Людей и прозовёшься– Перуникой…
Секира и конь
Кий с детьми привезли спасённого Бога Грозы к себе в дом,уложили на полати, где потеплей. Но только управились, как что-то стукнуло вдверь. Потом ещё. И ещё раз.
– Кто там? – спросила кузнечиха. Ей никто неответил, и Кий сам пошёл открывать. На крыльце у порога лежала секира сизмятым, иззубренным золотым остриём. Пока Кий смотрел, она шевельнулась,вползла в дом, вспрыгнула на полати и виновато легла под руку Бога Грозы.
– Пришла! – сказал ей Перун. – Что толку стебя?
В избяном тепле ледяная корка обтаивала на лезвии и стекала,как слёзы. Кий уже не особенно удивился, когда извне громко и жалобно заржалконь. Выглянувший кузнец увидал чуть живого, тощего жеребца: одно золотое крыловспыхивало неверным, дрожащим огнём, второе, поломанное, трепетало, не в силахвзмахнуть. Кий выдернул несколько кольев плетня, поймал рваные остатки узды изаставил коня войти, пятясь, через дыру – чтобы не выследили. Кое-где в хвостеи гриве ещё виднелись нанизанные жемчужины, но вся шерсть от ушей до копыт,прежде белая, была теперь черней черноты.
– Здесь, здесь твой хозяин, – утешил его кузнец. Иповёл в конюшню, ласково приговаривая: —Это Змей на тебя дохнул, что ты такпочернел? А с крылом что? Может, вылечим?
Конь узнал его и шёл, прижимаясь щекой к плечу Кия, нетвёрдона ослабевших тонких ногах. Кий укутал его попоной, Зоря замесила тёплойболтушки. Крыло, покалеченное когда-то, казалось только что перебитым, коньвздрагивал. Кий с сыном бережно вправили косточки, привили лубок:
– Ешь получше да выздоравливай поскорее!
Когда же посреди ночи Светозор пришёл навестить жеребца, онувидел рядом с ним Домового. Кудлатый маленький старичок, схожий обликом то лис Кием, то ли с Киевым умершим отцом, взобравшись на ясли, расчёсывал изаплетал в косы длинную гриву, пододвигал корм, мягонькими лапами поглаживалбольное крыло:
– Буду гладить гладко, стелить мягко! Станешь сновавесёлым и резвым, как был!
Тур – золотые рога
Прежний могучий сын Неба, на которого так надеялись Люди, несмог бы теперь не то что за них заступиться – даже оборонить себя самого. Кий скузнечихой пробовали лечить раны, но раны не заживали. И от цепей веяло такимморозом, что холодно было в избе – топи не топи. Кий с сыном пытались ихразрубить, но только перепортили острые стальные зубила.
– Туда, где я был, камень падал бы двенадцать дней иночей, – сказал Кию Перун. – Не минуешь ты горя из-за меня, побратим,когда нагрянут искать. Жаль, не вижу! Небось постарел за тридцать три года?
