Грейс, не удержавшись, рассмеялась. Чарльз улыбнулся. Да,для мальчишки все это не более чем детектив…
– Это не важно, Мэтт, – с упреком сказал отец.
– А сильно он кричал?
– Мэттью!
Абигайль неожиданно разрыдалась:
– Не верю! Не могу поверить… Ты ни о чем никогда нам неговорила, а теперь вся страна об этом узнает! Все узнают, что ты убийца, что ты«тюремная пташка»…
– Абигайль, ты ничего не поняла! – сказал Чарльз. –Ты не можешь даже вообразить, что довелось пережить твоей матери! Ты никогда незадавала себе вопроса, откуда у нее такая тяга помогать несчастным детям,женщинам?
– Чистейшая показуха! – зло бросилаАбигайль. – Кстати, а тебе-то откуда все так хорошо известно? Ты что, былтам, когда она… И потом, если бы не эта твоя дурацкая предвыборная кампания, мыжили бы сейчас припеваючи! Если бы мы не переехали в Вашингтон, ничего бы этогоне случилось!
Это была чистейшая правда. Чарльз терзался отчаянно, а упрекАбигайль причинил ему лишь еще более острую боль. Но прежде чем он успелраскрыть рот, она вскочила, убежала наверх и с треском хлопнула дверью своейспальни. Грейс встала, намереваясь пойти к дочери, но Чарльз удержал ее.
– Пусть она немного успокоится, – рассудительносказал он.
Эндрю широко раскрыл глаза.
– Вот маленькая дрянь! Почему вы с ней так цацкаетесь?
– Потому что мы любим ее и всех вас, – отвечалЧарльз. – Нам всем сейчас очень нелегко. Нам надо сообща справиться совсем этим, надо поддерживать друг друга. А когда алчная пресса начнет разрыватьвашу маму на куски, будет еще тяжелее.
– Мы с тобой, мам, – ласково сказал Эндрю и обнялГрейс.
Но Мэттью глубоко задумался – все услышанное подстегнуло егофантазию. Ему это даже понравилось.
– Может, Эбби застрелит тебя, пап? –заинтересованно спрашивал малыш.
Чарльз расхохотался:
– Надеюсь, что нет, Мэтт. Никто из нас ни в когострелять не будет.
– Но мама же стреляла…
Грейс грустно улыбнулась, глядя на младшего сына:
– Помни об этом, когда в следующий раз я велю тебеприбраться в комнате или поскорей доесть первое!
– Угу… – широко улыбнулся мальчик, обнаруживаяотсутствие двух верхних зубов. Удивительно, но в отличие от старших он вовсе небыл огорчен. Но он был еще слишком мал, чтобы понять, что на самом делепроизошло и чем это грозит.
Вскоре Грейс поднялась и постучалась в дверь Абигайль, но танаотрез отказалась ее впустить. А в шесть часов вечера все собрались внизу ивключили телевизор. Даже Эбби тихо, словно мышка, спустилась к ним. Ни слова неговоря, она села в уголок.
Телефон разрывался вот уже два часа, но Грейс решительновключила автоответчик. Она ни с кем не желала сейчас разговаривать. Но был иеще один телефон – по нему звонили коллеги Чарльза. Было уже несколько звонков,и все в один голос предупреждали, что история весьма серьезна.
И вот во весь экран появились тюремные фотографии Грейс.Более всего поразило ее то, что на них она выглядит совершеннейшим ребенком.Тогда она была всего тремя годами старше Эндрю, а выглядела даже моложеАбигайль.
– Ой, мам! Это ты?
– Ш-ш-ш, Мэттью! – В один голос сказали все ипродолжали следить за репортажем, объятые ужасом.
Все было отвратительно. Сразу же было объявлено, что ГрейсМаккензи, супруга конгрессмена Чарльза Маккензи, кандидата на пост сенатора,будучи семнадцати лет от роду, застрелила своего отца во время ссоры на почвесекса, за что была приговорена к двум годам тюрьмы. Затем показали ещефотографии: Грейс в зале суда, в наручниках, затем портрет ее красавца отца. Онем сказали, что он был самым уважаемым человеком в городе и душой общества.Потом объявили, что дочь обвинила его в изнасиловании и застрелила из дамскогоревольвера, а на суде утверждала, что действовала с целью самозащиты, но этопоказалось суду малоубедительным.
Затем опять показывали фотографии: Грейс, выходящая . иззала суда в наручниках и кандалах, затем Грейс в камере Исправительного центрав Дуайте. Тщательно лепился образ отъявленной бандитки. Следом объявили, что,проведя два года в Исправительном центре в Дуайте, штат Иллинойс, она былаусловно освобождена и два года жила под наблюдением полиции в Чикаго. Такжебыло отмечено, что в последующие годы у нее не было проблем с властями, но в тоже время сказали, что сейчас это тщательно выясняется компетентными органами.
– Компетентными органами? О чем это они? – Грейсбыла потрясена, но Чарльз жестом попросил ее умолкнуть – он не хотел упуститьни единого слова.
Снова говорили о том, что никто в городке не поверил в байкуо сексуальном насилии со стороны столь уважаемого всеми гражданина. Затемпоказали коротенькое интервью с шефом полиции, арестовавшим Грейс. Он все ещезанимал этот пост – двадцать один год спустя! Стареющий служака утверждал, чтопомнит ночь ее ареста до мельчайших подробностей.
– Обвинитель посчитал, что она пыталась… – Полицейскийосклабился, и Грейс ощутила приступ тошноты. – Скажем так, возбудитьсвоего отца, соблазнить его, а когда он должным образом не отреагировал, пришлав бешенство. Она была испорченной девчонкой, притом слегка ненормальной,впрочем, ничего не знаю о том, какова она сейчас. Но ведь леопард всю жизньостается пятнистым, правда?
Она ушам своим не верила. Неужели так просто оказалосьзаставить его плясать под их дудку?
Потом вновь повторили – для тех, кто пропустил началовыпуска, что она была осуждена, и осуждена как убийца. Снова показали тюремныефотокарточки. И сразу же во весь телеэкран фотографию, где Грейс с совершенноидиотским выражением лица стоит позади Чарльза, приносящего торжественную клятвув конгрессе… Затем объяснили, что Чарльз Маккензи теперь баллотируется на постсенатора. Когда же все кончилось и на экране замелькали другие сюжеты, Грейсбез сил откинулась на спинку кресла. Увиденное потрясло ее до глубины души. Онабыла выжата, словно губка. Все, все стало достоянием гласности: ее фотографии втюрьме, ее страшная история, отношение к ней сограждан, глашатаем котороговыступил шеф полиции.
– Да они же… они же заявляют, что это я изнасиловалаего! Ты слышал, что говорил этот выродок? – Грейс особенно возмущалозаявление шефа полиции и то, что он назвал ее «ненормальной», «дрянной» ипосмел вслух сказать, что она пыталась «возбудить» своего отца. – А мы неможем привлечь их к ответственности за клевету?
– Возможно, – сказал Чарльз. Он изо всех силстарался казаться невозмутимым – ради нее, ради детей… – Но сначала поглядим,что произойдет дальше. Шума, уверен, будет еще предостаточно. Мы должны быть кэтому готовы.
– А разве может быть хуже? – зло бросила Грейс.
