Юноша спокойно выдержал этот взгляд.
– Иногда вы будете встречаться с ней в Нью-Йорке. Если онабудет аккуратно выполнять домашние задания. Правда, детка?
Ариана и Макс вдруг с изумлением поняли, что молодые людисовершенно забыли о их существовании.
– А кто доделал за тебя последнюю курсовую? Кто тебе всепечатал последние полгода?
– Нет, – усмехнулась она. – Я просто хочу, чтобыего дали мне и я могла бы уехать отсюда.
В этот момент специально приглашенный оратор начал своюречь. Ноэль зашикал на Тамару. Она снова пожала руки Максу и Ариане и исчезла втолпе студентов.
– Очень хорошенькая молодая дама, – прошептал Макс,обращаясь к Ноэлю. – Просто красавица.
– Когда-нибудь она станет дьявольски хорошим адвокатом.
Он смотрел вслед девушке, а Ариана смотрела на него илюбовалась своим молодым, высоким, золотоволосым сыном.
46
Тем вечером они ужинали в ресторане «Лок Обер». Все троеочень устали, и разговор о Тамаре не возобновлялся. Макс и Ноэль беседовали наюридические темы, Ариана слушала вполуха и смотрела на публику вокруг. Раз илидва она вспомнила о девушке. Почему-то Ариане казалось, что она видела еераньше, может, на какой-нибудь фотографии, которую показывал Ноэль? Впрочем,какая разница? Как бы ни были эти двое увлечены друг другом, отныне их путиразойдутся.
– О чем ты думаешь, Ариана? – Макс поднял брови иусмехнулся. – Кокетничаешь с каким-нибудь молодым человеком?
– Ты застал меня врасплох. Извини, дорогой. Что ты сказал?
– Я спросил, не кажется ли тебе, что ему лучше отправитьсяне в Шварцвальд, а в Баварию?
Ее лицо потемнело.
– Может быть. Но, откровенно говоря, Ноэль, думаю, тебелучше съездить в Италию.
– Почему? – Он упрямо нахмурился. – Почему неГермания? Чего ты боишься, мама?
Макс про себя порадовался, что мальчик набрался мужествазавести этот разговор.
– Ничего я не боюсь, что за глупости!
– Нет, боишься.
Она в замешательстве взглянула на Макса, опустила глаза. Онитрое всегда были откровенны между собой, но сейчас ей вдруг стало трудноговорить о том, что у нее на душе.
– Я боюсь, что, если ты поедешь туда, ты найдешь тамчастичку самого себя. И почувствуешь себя дома.
– И что? Ты думаешь, я останусь? – Он ласково улыбнулсяи осторожно коснулся ее руки.
– Может быть, – тихо вздохнула она. – Я сама неочень понимаю, чего боюсь, и кроме того… Я уехала оттуда так давно, это былиужасные времена. Я думаю только о том, что там я потеряла людей, которыхлюбила.
– А тебе не кажется, что я имею право знать о них? Увидетьстрану, где они жили? Где жила ты, когда была ребенком? Увидеть дом твоегоотца, дом моего отца? Почему я не могу поехать туда, где осталась частичкатебя, частичка меня самого?
За столом воцарилось долгое молчание. Макс нарушил егопервым.
– Мальчик прав, Ариана. Он имеет на это право. – Потомобратился к Ноэлю: – Это чудесная страна, сынок. И всегда такой будет. Иединственная причина, по которой мы не возвращаемся, та, что мы слишком любимГерманию и глубоко переживаем все, что с ней приключилось.
– Я понимаю, Макс. – Ноэль нежно, чуть не с жалостьюпосмотрел на мать. – Поездка не причинит мне боли, мама. Я ведь не знаю,как все было раньше. Я просто поеду погляжу, а потом вернусь назад, домой, ктебе, в мою страну, вернусь, зная чуть больше о тебе и о себе самом.
Она вздохнула и посмотрела на них:
– Вы так убедительны и красноречивы – вам бы адвокатамибыть.
Все рассмеялись и стали пить кофе, а Макс подал знакофицианту, чтобы тот принес чек.
Ноэль собирался вылететь из аэропорта Кеннеди через двенедели и провести в Европе месяца полтора. Он намеревался вернуться в Нью-Йоркв середине августа, чтобы спокойно подыскать квартиру и в сентябре приступить кработе.
Предотъездные дни прошли в суете и суматохе. Он встречался сдрузьями, устраивал вечеринки и почти каждый день обсуждал маршрут с Максом.Путешествие это все еще беспокоило Ариану, но она смирилась. Ее захватила всяэта кутерьма. Как-то раз, видя, что среди ночи Ноэль отправляется с друзьямиразвлекаться, она подумала, что за двадцать лет молодежь изменилась не так ужсильно.
– О чем ты задумалась? – спросил Макс, заметивностальгический блеск ее глаз.
– О том, что ничего не изменилось, – нежно улыбнуласьона своему возлюбленному.
– Разве? А вот я как раз думаю наоборот. Но может, это потому,что я почти на двадцать лет старше тебя.
Оба вспомнили пустынные комнаты ее матери в доме вГрюневальде, где Макс прятался от нацистов и где он впервые поцеловал Ариану.«Помнишь?» – казалось, спрашивали его глаза.
Ариана медленно склонила голову:
– Да.
– Я тогда сказал, что люблю тебя. Ты знаешь, это былаправда.
Она прикоснулась губами к его щеке.
– Я тоже тебя тогда любила – как умела. – Арианазаглянула в его карие глаза. – Ты был первым, кого я поцеловала в своейжизни.
– И надеюсь, буду последним. Потому что в таком случае япросто обязан буду прожить до ста лет.
– Я рассчитываю на это, Макс.
Они помолчали, улыбаясь, и потом Макс, посерьезнев, взял ееза руку, на которой поблескивало неизменное кольцо с огромным изумрудом.
– Я хочу тебе кое-что сказать, Ариана… вернее, я должен тебекое-что сказать.
Внезапно она все поняла. Возможно ли? Неужели это все жеслучится, через столько лет?
– Это очень важно для меня. Ариана, ты вый-дешь за менязамуж?
Он говорил очень тихо, во взгляде светились любовь и мольба.
Мгновение она ничего не отвечала, потом склонила головунабок и прищурилась:
– Макс, любовь моя, зачем? Разве это имеет сейчаскакое-нибудь значение?
– Да. Для меня – да. Ноэль стал взрослым. Он теперь мужчина,Ариана. Когда он вернется из Европы, он переедет на другую квартиру. А мы стобой? Снова будем «соблюдать приличия»? Ради кого? Ради твоей прислуги и моегоконсьержа? Ты можешь продать свой дом или я продам квартиру – и мы поженимся.Пришла наша очередь. Двадцать пять лет жизни ты посвятила Ноэлю. Так посвятиследующие двадцать пять нам с тобой.
