Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
Инициатива, но словам Пала Бенко, исходила от Бобби, который сам обратился на радиостанцию с предложением дать интервью. Первое после победного матча 1992 года против Спасского. Поначалу всё шло нормально, и на вопрос, почему он выбрал для проживания Венгрию, последовал вежливый ответ («Мне нравятся минеральные ванны, люди; чудесный город»), но вскоре он начал обнаруживать нетерпение, говоря, что хочет обсуждать гораздо более важные темы. Если мир, во всяком случае, жители Венгрии, предпочли не замечать его анти-семитские высказывания во время пресс-конференции 1992 года, то сейчас не услышать его почти истеричные высказывания на радио «Калипсо» семь лет спустя было невозможно.
Логическим обоснованием — по Фишеру — излагаемого им вздора служило то, что все его личные и памятные ему вещи — представляющие понятный интерес для него и некоторый для отдельных коллекционеров — хранившиеся на складах «Бекинс» в Пасадене, Калифорния, были выставлены на аукцион в силу того, что его агент Роберт Эллсворт не оплатил счет в 480 долларов. «Эти вещи стоили десятки миллионов долларов, даже сотни, и все украдены!» — причитал Бобби. Затем, следуя непостижимому логическому изгибу, он приравнивал потерю собственности к заговору, замышленному евреями, и его аргументы были пропитаны таким ядом и вульгарностью, что радиостанция хотела прервать передачу. Монат воззвал к нему: «Вы мне позволите задать вам более дружеские вопросы на шахматную тему?» Набычившись и повысив голос, Бобби ответил: «Нет, не позволю!» Он продолжал свои разглагольствования, рассказывая о том, как «его преследуют евреи», и заявляя, что «Холокоста не было», используя при этом слово из четырех букв для характеристики «еврея Эллсворта». Он словно чувствовал, что для него может оказаться первой и последней эта возможность живого эфира, где бы он мог назвать вещи своими именами и рассказать слушателям передачи и всему миру о несправедливостях, совершавшихся в отношении него. Его ненависть изливалась в эфир, пока Монат больше уже не мог терпеть: «М-р Фишер, вы повредились в уме», — произнес он и отключил микрофон.
Факт потери Фишером личного имущества несомненен: он оплачивал счета за хранение своих вещей около десяти лет, его контейнер содержал большой сейф с такими предметами, как поздравительное письмо от президента Никсона в связи с исландской победой, медаль чемпиона мира, врученная ему ФИДЕ, письма, бланки, рисунки, трофеи, статуэтки, записные книжки, фотографии, книги и сотни других «единиц хранения». Большой потерей для шахматного мира стала утрата оригинальных бланков партий, игранных Бобби в серии сеансов одновременной игры в странах Южной Америки, о которых он намеревался написать книгу, так как сыграл в них немало интересных партий. Если их продавать «поштучно» — а партий были тысячи, если верить Бобби — или как один большой «кэш» коллекционеру, то цена одних только бланков равнялась примерно 100.000 долларов.
Бобби перечислял Эллсворту, своему агенту, около 5 тысяч долларов в год на оплату хранения и минимальных налогов на собственность (пять лотов), которой он владел в Клируотер и Тарпон-Спрингс, Флорида, а изначально принадлежала его деду (Бобби выкупил ее у матери в 1992 году). Все эти расходы в сумме составляли около 4000 долларов в год, и 1000 долларов уходила на менеджмент Эллсворта. Помещение для хранения было зарегистрировано на имя «Клаудиа Мокароу и Роберт Д. Джеймс», и поскольку Эллсворт аккуратно платил по счетам каждый год, компания могла не знать, что вещи в контейнере принадлежали Бобби Фишеру. Каким-то образом Эллсворт допустил промашку — по невнимательности или по ошибке клерка — и не заплатил 480 долларов, а согласно контракту компания имела право освободиться от содержимого помещения. Когда Эллсворт узнал о своей ошибке, то ощутил вину в полной мере, и можно представить, каким ударом распродажа вещей оказалась для Бобби: «Вся моя жизнь!», — кричал он в бешенстве.
Эллсворт осознал ошибку достаточно быстро, чтобы успеть на аукцион и купить предметов на 8000 долларов, не претендуя на комиксы и другие памятные вещи, которые, по его мнению — ошибочному, как выяснилось — не представляли интереса для Фишера. Гарри Снайдер, бывший тренер Бобби по физической подготовке, сопровождал Эллсворта на аукцион, а сын Снайдера отправился в Будапешт вместе с двенадцатью ящиками вещей Бобби. Когда тот их получил, то произнес: «А где остальное?» Он заявил, что на хранении должны были находиться более сотни ящиков и утверждал, что ему вернули лишь один процент «пожитков».
Он просто не мог с этим смириться. Прежде чем всё улеглось, он дал тридцать пять радиоинтервью — все они вышли в эфир — большинство на маленькой филиппинской общественной радиостанции и некоторые продолжались по два часа — в которых он распространялся о том, что стал жертвой заговора, в который были вовлечены еврейская клика, правительство США, русские, Роберт Эллсворт и компания «Бекинс Сторидж».
Складывалось впечатление, что Бобби всё чаще погружался в состояние паранойи, в основе которой лежала вера, что различные группы людей и организаций плели вокруг него заговоры с целью его уничтожения. Состояние Бобби напоминало одну из форм синдрома Туретта, при которой мозг приходил в возбуждение, и он начинал безудержно честить евреев в самых непотребных выражениях: слова просто извергались из него сплошным потоком, и он не мог — и не хотел — себя контролировать. Он не находился в бреду и не страдал галлюцинациями — во всяком случае, об этом нет свидетельств — поэтому его нельзя было назвать психотическим типом. (Один психиатр, д-р Магнус Скулассон, который хорошо знал Бобби в конце его жизни, настаивал на том, что термин «психотический» неприменим к Бобби). И правда, вне стрессовых ситуаций (таких, как потеря личных вещей в фирме «Бекинс») он был вполне адекватен и мог быть приятным в общении, дружелюбным и даже, временами, рациональным (если не затрагивать опасных тем). Д-р Энтони Сэйди, один из старейших и ближайших друзей Бобби, написал письмо в «Чесс Лайф» относительно выступлений Бобби на радио, в котором утверждал: «Его паранойя усиливается с годами, и он еще более изолирован, чем когда-либо, находясь в чужой культуре». Сэйди добавил, что СМИ слишком «педалировали» тему, публикуя самые одиозные высказывания Бобби, и что прессе лучше оставить его в покое.
Когда Бобби прочитал комментарии Сэйди, то пришел в ярость. Он зло выбранил его за то, что тот живет в США, стране, истинно чуждой — по его определению — культуры, и назвал Сэйди евреем (это не так).
Запах камфорных деревьев в Камата, пригородном районе Токио, интриговал Бобби. Многие японцы собирали или обрывали ароматические листья, кипятили их и дышали паром, утверждая, что это помогает при простуде; другие считали, что камфорный пар вреден. Вне зависимости от того, какая из двух сторон права, деревья привлекали общее внимание, включая и Бобби. Если собрать несколько листьев и растереть их между пальцев, то можно почувствовать их резкий запах. Бобби всё больше полагался на гомеопатические средства, как альтернативу для выписываемых ему лекарств от болей, и повсюду искал натуральные снадобья; поиск лекарственных трав, вероятно, и вверг его в пучину проблем.
Он прибыл в Токио 28 января 2000 года, сообщив друзьям, что уедет из Будапешта «на несколько месяцев», и оставив свои вещи на квартире у Бенко. Он никогда не вернулся. В Японии его ждало приглашение погостить у Миёко Ватаи, президента японской шахматной ассоциации, женщины, которую он знал с 1973 года, когда впервые посетил страну в поисках места для проведения так и не состоявшегося матча с Карповым. Многие годы они переписывались, она была у него как в Лос-Анджелесе, так и в Будапеште. Миёко — одна из сильнейших шахматисток Японии — признавала, что как шахматист Фишер для нее — идол, и еще до встречи с ним она прочитала о нем всё, что смогла найти, и переиграла все его партии. Она любила его.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
