23 ноября [1940 года] великий князь со мною поехал в Париж. Мы решили лично нажать на немцев по поводу перевода денег великого князя, так как нам всё труднее и труднее было оборачиваться с деньгами. В Париже на вокзале нас встретил великий князь Гавриил Константинович с женой…
25 ноября великие князья Борис и Андрей Владимировичи и Гавриил Константинович с жёнами устроили завтрак у «Корнилова» и пригласили на него Владимира Кирилловича, меня и сына. Несмотря на трудности военного времени, завтрак был отличный и прошёл в очень хорошем настроении, до известной степени семейном. Кроме Гавриила Константиновича, другие великие князья не сочувствовали немцам и очень жалели французов. Особенно был настроен против немцев Борис Владимирович.
В тот же день, в 6 часов вечера, Гавриил Константинович и княгиня устроили «коктейль-парти» у себя на квартире, чтобы познакомить Владимира Кирилловича с гражданским губернатором Парижа — немцем. Они считали, что в сумбурное время такое знакомство может принести пользу. «Парти» прошла довольно натянуто, и, видимо, немцы не знали, какого тона им следует держаться с великим князем»[157].
29 ноября Борис и Андрей Владимировичи пригласили Владимира Кирилловича и Г.К. Графа в кабаре «Шахерезада». Это было излюбленное место немецких лётчиков и офицеров-подводников, поэтому кабаре контролировалось немцами. Немецкие офицеры, приезжая с воздушных баз и из Бреста на несколько дней в отпуск в Париж, шли в «Шахерезаду» повеселиться. Все они были одеты «с иголочки» и увешены высшими боевыми орденами. Среди них можно было увидеть самых выдающихся «героев войны». Каждый из них совершил много боевых вылетов и сбил по несколько неприятельских самолётов, а офицеры-подводники потопили много пароходов и эскортирующих их военных кораблей.
2 декабря к Владимиру Кирилловичу явился некий Жеребков, который сообщил, что немцы, видимо, гестапо, его назначают заведующим делами русской эмиграции, проживавшей во Франции (по-немецки «лейтером» эмиграции), по примеру того, как в Берлине назначен генерал Бискупский. Жеребков показал великому князю рекомендательное письмо, по его словам, от его дяди — генерала и писателя Краснова, проживавшего в Германии. Жеребков был исключительно любезен и предложил Владимиру Кирилловичу своё полное содействие, если он в чём-либо нуждается. Граф не преминул воспользоваться этим и сказал Жеребкову, что великий князь в Сен-Бриаке сильно страдает от нехватки угля для отопления, а также неплохо было бы, чтобы местные власти выдали разрешение на получение газолина для автомобиля. Жеребков пообещал заняться этими вопросами.
6 февраля 1941 года Граф увидел входящих на виллу в Сен-Бриаке двух офицеров СС. Он был испуган, когда старший из них спросил: «Вы секретарь гросс-фюрста Владимира? Ваша фамилия Граф».
Тот ответил утвердительно. Тогда эсэсовец объяснил свой приход: «Мы получили приказание заехать в Сен-Бриак, чтобы достать для гросс-фюрста пятнадцать мешков угля».
Из мемуаров Графа: «25 марта 1941 г. в Сен-Бриак приехал бывший адмирал И.А. Кононов на пути в Брест. Он сообщил, что ему удалось создать предприятие по подъёму затонувших кораблей и немцы поручили ему подъём французских кораблей, которые затонули в гаванях и на рейде Бреста во время бомбардировок англичан. Кононову уже удалось поднять 3 подлодки и 2 парохода. В своё предприятие он берёт на службу главным образом бывших русских морских офицеров и русских водолазов. Кононов был настроен очень оптимистично в смысле развития своего предприятия и больших заработков, а также он был настроен и очень пронемецки и предрекал немцам господство над Европой. Во всяком случае, было замечательно, что, благодаря созданному Кононовым предприятию, некоторое число русских получит заработок»[158].
22 июня 1941 года немцы в профилактических целях арестовали множество русских эмигрантов, среди которых был и Г.К. Граф, но вскоре почти всех их отпустили. Никто из семейства Романовых задержан не был.
Владимир Кириллович по-прежнему жил в Сен-Бриаке. 3 июля 1941 года к нему пришёл германский военный губернатор с двумя офицерами. О чём они говорили, неизвестно. И великокняжеская семья, и её окружение сделали всё, чтобы скрыть свои отношения с фашистами. Но зачем же в 1951 году оправдывался Граф: «Я спрашиваю, кто может поставить в упрёк возглавителям легитимного [монархического. — А.Ш.] движения, что они искали поддержки в борьбе против советской власти у возглавителей Германии? Какая другая страна в тот период готова была бороться против советской власти и содействовать восстановлению законной монархии? Такой другой страны не было. Поэтому нельзя не признать, что избранное легитимным движением направление было правильным. Расчёты его руководителей не осуществлялись только благодаря заблуждению безумца Гитлера. Будь во главе германского правительства здравомыслящий человек, результаты войны были бы другие, в России не было бы коммунизма, а она вернулась бы на свой исторический путь, царствовал бы император Владимир Кириллович, и русский народ благоденствовал бы»[159].
Думаю, комментировать сей пассаж просто грешно.
Современные монархисты лезут из кожи вон, чтобы оправдать действия Владимира Кирилловича в ходе Второй мировой войны. Вот, к примеру, пассаж: «Используя знакомство с германскими кадровыми офицерами из аристократической среды (командующим военным округом г. Сен-Мало генералом фон Аулоком и др.), многие из которых, кстати, были настроены, антинацистски, Владимир Кириллович сумел существенно облегчить участь советских военнопленных, содержавшихся в концентрационных лагерях в г. Сен-Мало и на острове Джерсей. Великий князь оставил об этом воспоминания: «В самый разгар войны я вдруг узнал, что русские пленные содержатся частью на материке, а частью на прибрежных английских островах, оккупированных немцами, и что положение их довольно трудное. Другие военнопленные получали через Красный Крест помощь от своих правительств, посылки и письма из дома, а русским помощи было ждать неоткуда. Известно, какое отношение было к ним в России, всех их априори считали предателями, перебежавшими на сторону врага, так что можно себе представить, в каком бедственном положении оказались эти несчастные люди. Поскольку у меня был контакт с несколькими офицерами, мне с их помощью удалось немного помочь им. Когда я поднял этот вопрос, они проверили, и, насколько мне известно, положение наших пленных немного облегчилось. Они работали, главным образом, на строительстве укреплений. Тех, которые были на островах, я никогда не видел, а с некоторыми из работавших на материке потом несколько раз встречался, и мы разговаривали, они рассказывали мне про свою жизнь. Очень большой помощи, конечно, оказать им было невозможно, но даже то немногое, что удалось сделать, было для них светлым моментом в их печальном положении, когда они узнали, что хотя бы кто-то заинтересовался ими. Что с ними произошло потом, я не знаю. Когда после начала перестройки открылась возможность переписки и я стал получать невероятное количество писем из России, я всегда надеялся, что кто-нибудь из них уцелел и напишет мне, но боюсь, что нет, потому что все, кто был возвращён, попадали в лагеря и очень многие погибали».
