«26. 02. 1928 г. В 20 часов посетил меня инженер Стюнкель. Мы говорили о деталях доклада. Он меня ознакомил с положением здешних инженеров. Теперь я понял, наконец, почему здешние инженеры недовольны. До войны инженер-строитель зарабатывал в месяц около (от) 600 до 1200 руб., кроме того, он получал на месте работы квартиру, лошадей и все удобства. Они жили, таким образом, по-барски, как у нас инженеры никогда не живут. Поэтому они недовольны своим теперешним положением и в связи с этим они не хотят мне верить, что инженерам за границей живется не лучше. Вследствие этих причин новое поколение лучше, так как ему незнакома такая роскошная жизнь… Восстановление страны подвигается вперед исполинскими шагами. Если существует много обстоятельств, тормозящих работу, и тем не менее делаются громадные успехи, то, по моему мнению, причина этого исключительно в том, что революция имеет колоссальные силы, которые двигают вперед весь существующий строй, несмотря на его косность.
Полагаться в Советском Союзе теперь можно собственно лишь на тех инженеров, которые либо члены партии, либо стоят очень близко к партии…»180
Этот доклад был послан в секретариат председателя Совнаркома Рыкова, но вряд ли раскрыл что-то новое. Дотошный немецкий инженер указал не на политическую, а на вполне бытовую причину оппозиционных настроений. И чтобы бороться с этими настроениями, требовалось выбрать одно из двух: либо давать больше материальных благ, либо сильно напугать.
Поскольку о быстром увеличении материальных благ не приходилось мечтать, оставалось единственное надежное средство. До знаменитого Шахтинского дела, по которому были обвинены во вредительстве и шпионаже несколько десятков инженеров, оставалось меньше года.
В августе 1927 года в связи с нарастающей военной угрозой призвали в армию миллион резервистов. Это обстоятельство мгновенно отразилось на состоянии продовольственного рынка: цены на хлеб выросли, полки магазинов опустели. Хлебозаготовители разъезжали по селам, убеждая крестьян продавать зерно по государственным закупочным ценам, однако крестьяне, ожидая войны и повышения спроса, не спешили. В итоге программа индустриализации оказалась под угрозой финансовой катастрофы.
В деревне стала нарастать напряженность, и это сразу обернулось увеличением террористических актов.
В 1924 году их было 313, в 1925-м 902, в 1926-м 711, в 1927 году — 901. (С 1928 года, когда политика Кремля в деревне стала силовой, число терактов выросло за семь месяцев до 1049, в 1929-м-до 8278.)
Хлебная проблема, возможно, была бы не так угрожающа, если бы не имела фундаментом всю политику партии в деревне.
Партийные власти были нацелены на увеличение продуктивности крестьянских хозяйств, поддерживали хозяйственную инициативу, а сами председатели сельсоветов и секретари партячеек, такие же крестьяне, как и их подопечные, смыкались со своей паствой. Они тоже имели участки земли, скот и вели хозяйство. Все крестьянские кооперативы и общества сельхозкредита ориентировались прежде всего на получение прибыли.
Данный процесс приобрел массовый характер и сильно встревожил руководство страны. Стали складываться своеобразные кланы, включающие богатых крестьян, партийных и советских работников.
Еще одна особенность высветилась осенью 1927 года: хуторские крестьянские хозяйства («столыпинские») получали более высокие урожаи и более охотно по сравнению общинными хозяйствами объединялись в производственные кооперативы181.
Как будто Петр Аркадьевич Столыпин поднялся из могилы в Киево-Печерской лавре и сказал всем оппонентам: «Смотрите, как могла развиваться Россия, как она выстраивала снизу свое могущество!»
Но его оппоненты, разгромленные еще в феврале 1917 года, были далеко — кто в могилах под Свердловском, кто в эмиграции.
Военная угроза порождала в партии военизированный взгляд на мир, подталкивала к сплочению, мобилизации ресурсов для организации обороны. Газеты были полны призывами к «бдительности, военной подготовке, борьбе», проводились «Недели обороны», работали молодежные военные кружки Осоавиахима, в летних лагерях проводилась военная подготовка юношей и девушек, шли демонстрации, совместные маневры, взаимные посещения военных частей и заводов.
Но, несмотря на размах кампании, население в основной массе оказалось равнодушным, зато определялись те, кто связывал свою жизнь с Советским государством, и те, кто был ему чужд, даже враждебен. Этим «чужим» не было места в советском обществе. Они должны были «перековаться» или исчезнуть.
Что могло стремящееся к спокойной жизни после бурь население подвигнуть на жертвы и подвиги?
Только великая идея.
Революция, исчерпавшая свои силы в гигантском крестьянском море, должна была получить новое направление или (через «корниловский переворот») вернуться к Февралю.
К сентябрю опасность войны достигла наивысшей точки. В Москве считали, что Англия стремится подтолкнуть Польшу, Румынию и Финляндию к нападению на СССР, а ее флот обеспечит блокаду с моря.
Семнадцатого сентября командование Красной армии начало большие маневры в районе Одессы с участием соединений Украинского военного округа и Черноморского флота. Руководил маневрами начальник Штаба РККА Тухачевский, присутствовали Рыков, Ворошилов, Бубнов, Буденный, А. Егоров, Уборевич, Якир, Эйдеман, Дыбенко и др.
Присутствие главы правительства и руководителя военного ведомства указывало на особый характер события. В Ленинградском, Белорусском, Северо-Кавказском военных округах тоже начались маневры. В Осоавиахиме была проведена мобилизация и проверка боеготовности. СССР демонстрировал свои силы.
Среди военно-политических событий той поры надо отметить и назначение в мае 1927 года командующим Московским военным округом Б. М. Шапошникова, который во время конфликта с зиновьевцами год назад всецело поддержал Сталина.
На самом же деле армия не была готова к войне, и надо было во что бы то ни стало избежать войны. Эта несостоявшаяся война оказала большое влияние на судьбу армии. В частности, она подтолкнула Тухачевского направить Ворошилову докладную записку «О радикальном перевооружении РККА». Главная мысль доклада: вооружение должно отвечать «промышленным, транспортным и прочим экономическим возможностям государства».
Армия через начальника своего штаба требовала от руководства страны изменения экономической и оборонной политики. Это было главное в докладе, и, соответственно, косвенно признавалась неудовлетворительной предыдущая деятельность как Ворошилова, так и всего руководства страны.
Доклад Тухачевского укреплял позиции сторонников ускоренной индустриализации.
Таким образом, к концу 1927 года перед Сталиным и его соратниками жизнь выдвинула несколько трудноразрешимых проблем.
Внутрипартийная борьба за лидерство еще более усугубляла его положение, а повседневный террор белогвардейских боевиков мог в любой момент оборвать жизнь генерального секретаря.
