Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 159
Италия, 215 г. до н. э
Зимой 216–15 г. до н. э., как обычно, боевые действия стихли, противники старались отдохнуть для новых боев. Основная часть карфагенского войска вместе с самим Ганнибалом провела зимовку в Капуе, и это, по мнению многих римских историков, оказало на пунийцев самое пагубное влияние. Комфортные условия богатого города были слишком хороши для испытанных в боях и привычных к любым тяготам воинов. По словам Ливия, «…тех, кого не могла осилить никакая беда, погубили удобства и неумеренные наслаждения – и тем стремительнее, что с непривычки к ним жадно ринулись и в них погрузились. Спать, пить, пировать с девками, ходить в бани и бездельничать вошло в привычку, и это с каждым днем незаметно подтачивало душевное и телесное здоровье. Кое-как еще держались памятью о прошлых победах. Знатоки военного дела считали, что Ганнибал совершил большую ошибку не после Канн, когда он не пошел на Рим, а именно сейчас: тогда можно было думать, что окончательная победа только отложена, сейчас силы победить были отняты. Ганнибал вышел из Капуи словно с другим войском; от прежнего порядка ничего не осталось. Большинство и вернулось в обнимку с девками, а как только их поместили в палатках, когда начались походы и прочие воинские труды, им, словно новобранцам, недоставало ни душевных, ни телесных сил. На протяжении всего лета большинство солдат покидало знамена без разрешения, и приютом дезертиров была Капуя» (Ливий, XXIII, 18, 11–16). И далее: «Капуя оказалась для Ганнибала Каннами: там истощилась воинская доблесть, там пришел конец воинскому порядку и повиновению, там заглохла старая слава, там угасла надежда на будущую» (Ливий, XXIII, 45, 4).
Нетрудно заметить, что при всей красноречивости этих утверждений они отличаются несомненной тенденциозностью. В самом деле, кажется странным уже хотя бы то, что пунийская армия, потеряв за время зимовки в Капуе свои боевые качества, смогла еще больше десяти лет воевать на вражеской территории, так и не потерпев решающего поражения. Если Ганнибал продержался столько, имея под своей командой ослабевших и недисциплинированных воинов, то какими же они были раньше? Конечно, когда зимовка закончилась и пунийцам пришлось возвращаться в строй, к обычным тяготам войны, командирам наверняка нужно было приложить определенные усилия, чтобы вернуть былой порядок, но эта ситуация абсолютно естественна для любой армии, вынужденной бездействовать в течение сколько-нибудь долгого времени.
Как кажется, причины такой трактовки Титом Ливием и другими римскими авторами последствий нахождения карфагенян в столице Кампании лежат не столько в желании указать на стратегическую оплошность Ганнибала, сколько в стремлении лишний раз, хотя бы и косвенно, очернить своих давних соперников-капуанцев. Еще предваряя свой рассказ о переговорах Ганнибала с гражданами Капуи и характеризуя обстановку, Ливий говорит: «Город жил счастливо и роскошно – судьба давно была к нему милостива, – но все уже загнивало, и простой народ считал свободой безудержное своеволие» (Ливий, XXIII, 2, 1). Так же у Полибия: «…капуанцы благодаря плодородной почве разбогатели и утопали в неге и роскоши, так что превзошли в этом отношении давно прославившихся кротонцев и сибаритян» (Полибий, VII, 1, 1). С точки зрения добропорядочного римлянина, верного старым республиканским традициям и стремящегося соответствовать идеалам стоицизма, такая характеристика была, безусловно, непривлекательна. Точно так же и слова о том, что сам образ жизни в Капуе развратил прославленных и непобедимых воинов, хотя бы и врагов, свидетельствовали об ущербности города и его жителей, что, впрочем, должно было быть вполне естественно для главных предателей италийского союза.
* * *
Когда зимние холода пошли на убыль, карфагеняне возобновили активную осаду Казилина. Положение горожан было критическим: продовольствие давно закончилось, и только надежда на помощь извне позволяла им держаться из последних сил. А помощи не было. Марцелл не двигался с места, так как ему мешал разлив Волтурна, да и жители Нолы и Ацерр умоляли его не уходить, потому что боялись нападений кампанцев; находившийся к востоку от Казилина Гракх тоже вынужден был бездействовать, поскольку диктатор Юний Пера уехал в Рим для участия в ауспициях и приказал ничего в его отсутствие не предпринимать. Но все же Гракх решил по мере сил облегчить положение осажденных. Попытка провести в Казилин обоз означала битву, поэтому он постарался найти другой способ доставки продовольствия. Собрав зерно с окрестных полей, римляне засыпали его в бочки и, предупредив жителей, ночью спустили их по Волтурну, чье русло проходило через город. Бочонки были благополучно выловлены, а зерно поделено. Повторить эту операцию удалось еще дважды, но потом начались дожди, течение реки усилилось, и очередную партию зерна принесло к карфагенянам, которые после этого начали мешать подобным доставкам. Римляне, в свою очередь, стали высыпать в реку орехи, которые осажденные старались вылавливать плетеными корзинами. В самом Казилине уже не осталось ничего съестного, и когда карфагеняне распахали полоску земли у крепостных стен, горожане засеяли ее семенами репы, наверное, надеясь собрать урожай во время вылазки. Видя это, Ганнибал в гневе воскликнул: «Неужели я буду сидеть под Казилином, пока она не вырастет?» (Ливий, XXIII, 19, 14). Наконец и его терпение закончилось; Ганнибал решил оставить попытки взять город силой и попробовал договориться о его капитуляции. Сговорились на том, что гарнизон уйдет, заплатив по четыре унции золотом за человека. Из пятисот семидесяти защитников Казилина, из которых большинство были пренестинцами, смогло спастись больше половины (версию, что они были перебиты по пути из города, Ливий отвергает как недостоверную; Ливий, XXIII, 19, 15–18). Казилин был занят карфагенским гарнизоном в семьсот человек.
* * *
В конце 216 г. до н. э. в Риме вновь обострилась внутриполитическая обстановка. Перед сенаторами города встала необходимость восполнить потери, понесенные ими за три года неудачной войны. Бывший консул Спурий Карвилий Руга, говоря, что не хватает не только сенаторов, но и достойных граждан, из которых их можно было бы выбрать, предлагал дать гражданство двум сенаторам от каждого латинского города, лучшие из которых займут места в римской курии. Осуществление этих нововведений неминуемо повлекло бы за собой изменение баланса сил внутри италийского союза и если не потерю Римом ведущего положения, то существенное сокращение его авторитета. Слова Спурия Карвилия были встречены бурей негодования: каким бы тяжелым ни казалось положение, давать такие полномочия городам латинского права римляне были явно не готовы, очевидно, понимая, что это может привести к распаду самого союза. Тем не менее, хотя предложение не прошло, ситуация продолжала сохранять опасность для Рима, на что указал Фабий Максим. Если бы союзники, верность которых была и так сомнительна, узнали об этих дебатах, у них появился бы лишний повод отложиться, и, чтобы этого избежать, бывший диктатор посоветовал сенаторам попросту замолчать сам факт обсуждения предложения Спурия Карвилия, что и было сделано (Ливий, XXIII, 22, 1–9). Но проблему малочисленности сенаторов надо было все равно решать, и специально для такого случая консул Гай Теренций Варрон назначил на полгода диктатором Марка Фабия Бутеона. Таким образом, в Риме оказались одновременно два диктатора и один начальник конницы (у Марка Бутеона его не было). Новый диктатор первым стремился положить конец этой необычной и потенциально опасной ситуации и назначил новых сенаторов вместо погибших (ими стали люди, занимавшие ранее курульные должности, плебейские эдилы, народные трибуны, квесторы и наиболее отличившиеся воины, всего сто семьдесят семь человек), после чего сразу же сложил с себя полномочия (Ливий, XXIII, 23, 1–8).
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 159
