Господи!
— Я понимаю, что ты занята, Джастина, но если ты мне закажешь редакционный материал, у меня будут новые вырезки, и мы обе будем довольны.
Вздох.
— Я бы заказала. Но не могу. Не с этим портфолио.
Мы в патовой ситуации. Я грызу кутикулу и верчу головой. Байрон еще не ушел. Он, не снимая шапки, наклонился над своим столом и что-то диктует старательному Алистеру.
— Послушай, Эмили, я не дура. Я знаю, ты хочешь, чтобы Байрон снова стал твоим агентом, и я сама с удовольствием бы от тебя избавилась. Так, может, давай перестанем ходить вокруг да около, ты будешь делать, что я скажу, и я сделаю тебя звездой. Договорились?
Я резко поворачиваюсь к ней. Смотрю в большие, ожидающие ответа карие глаза и впервые за несколько минут улыбаюсь.
— Договорились.
В течение нескольких следующих недель Джастина организует серию проб. Я стараюсь делать, что она говорит. Стараюсь.
— Джастина слушает.
— Я в бикини, — говорю я.
— Ага… и?
— Оно из бумаги.
— И что?
— Два кружка и треугольник.
Молчание.
— Тебе это не кажется странным?
— Может, это мило.
— Может, и мило. На четырехлетней девочке. На девятнадцатилетней, может, и странно, — сообщаю я. — Даже точно странно.
— А я думаю, мило. — Она еще пытается защищаться.
— Но не сексуально. Ты не сказала «сексуально».
Вздох.
— Эмили, ты хочешь сказать, что я должна тебя оттуда вытащить?
— Будь добра.
— Джастина слушает.
— Я в костюме шоу-герл.
Вздох.
— С перьями и остальными причиндалами.
— Хорошо. Это хорошо. У тебя будет новый образ.
— Я не ищу работу в Вегасе, — говорю я.
— А кто говорит о Лас-Вегасе?
— Я, — отвечаю я. — Только что сказала.
Выдох.
— Эмили, перестань воспринимать все в штыки.
— Я не воспринимаю все в штыки. Не воспринимаю. Просто…
— Что? Просто что?
— Ну… у меня все ноги облиты мочой.
— Мочой? Ноги? Кто об… ой… е… ги?
— Что? — кричу я. — Не слышно!
— Что ты сказала? — кричит она в ответ. — Эмили!.. Эмили? Ты где?
— Я на Вестсайдском шоссе!
— Ты на Вестсайдском шоссе?.. В костюме шоу-герл?
— Угу.
— Кто облил тебя мочой? Ладно, неважно. Вытащить тебя оттуда?
— Будь так добра!
— Джастина слушает.
— ГОЛОЙ?
— Эмили…
— ГОЛОЙ?
— Эмили…
— Ты даже меня не спросила!
— Это не проба, Эмили. Я повторяю: это не проба. Это работа. Это редакционный материал.
— ГОЛОЙ!
— ЭМИЛИ, ПРОШУ ТЕБЯ, НЕ БУДЬ ТАКОЙ ХАНЖОЙ! УЭЙД — ХОРОШИЙ ФОТОГРАФ, И ЭТО ШЕСТЬ СТРАНИЦ РЕДАКЦИОННОГО МАТЕРИАЛА ДЛЯ ЯПОНСКОГО ЖУРНАЛА!
Боже… Для человека, похожего на ленивца, Джастина великолепно умеет плеваться ядом, если захочет.
— Только не надо обижаться.
Вздох.
— Журнал, — продолжаю я. — Как он называется?
— Не знаю! Это по-японски! Какой-то журнал о красоте.
— Да неужели!
— Послушай, Эмили! Они хотят, чтобы ты позировала обнаженной, но это не значит, что на фотографиях ты будешь обнаженной.
— Это как?
— НИЧЕГО НЕ БУДЕТ ВИДНО!
— А-а.
— Так будешь работать?
— Ну…
— Что?!
— Ничего… Просто… Этот журнал в переводе не означает «Плейбой», «Хастлер» или еще что-нибудь в этом роде?
Еще один вздох, на сей раз долгий и нарочитый. Я сразу же воображаю себе Джастину упавшей на диванчик и картинно прижавшей руку ко лбу, как несчастная героиня какой-нибудь экранизации классики.
— ЭМИЛИ! Это не порнография. Это художественная фотография. Художественная! — подчеркивает она. — Перестань говорить ерунду и снимись хоть раз спокойно, о'кей?
О'ке-е-ей. Я кладу трубку и барабаню пальцами по пластмассе. Потом поворачиваюсь лицом к Уэйду и обшарпанному номеру в гостинице «Челси». Именно здесь Сид убил Нэнси[83]. Странно, что я сразу не догадалась, что дело нечисто. Для этого мне потребовалось увидеть на кровати жалкую кучку аксессуаров.
— Где одежда? — спросила я, Уэйд в ответ осведомился, «не против» ли я «обнаженной натуры», что и привело к телефонному звонку.
— Все готовы? — спрашивает он.
Один ассистент регулирует освещение, а второй — мой дубль — лежит на кровати, растопырив пальцы, этакий инженю в футболке «Металлика».
Я облокачиваюсь о бюро. Нет, я не против обнаженной натуры в принципе. То есть если хотите загорать в колонии нудистов, ради бога. Только кремом от загара намажьтесь. Если хотите позировать для «Пентхаус» — супер. Желаю вам стать Киской месяца. Но я не знаю, как отношусь к наготе лично, точнее, к собственной наготе на пленке.
Вы скажете, что этот вопрос уже давно должен был возникнуть. Только почему-то не возникал. Да, в последнее время я чаще снималась в белье (почему бы нет? Платят хорошо, и у меня довольно много заказов, особенно когда я купила эти силиконовые «куриные котлеты», и мои чашечки трещат по швам). А для крупных планов, когда приходилось оголять руки и плечи, мне просто прикрывали грудь шарфом. Но это гостиница «Челси», а не студия «Бергдорф», а за объективом отнюдь не Аведон, так что я не знаю, что и думать.
— Расскажите мне еще раз о сюжете, — говорю я.
— Вы ничего не увидите, если это вас беспокоит, — заверяет меня Уэйд. Я смотрю, как он открывает поцарапанный футляр от фотоаппарата и аккуратно вставляет линзу в пенопластовую утробу. Кстати о Сиде: в Уэйде и его помощниках есть что-то металлическое: длинные волосы, худоба, кошельки, прикрепленные к джинсам серебряными цепями. Мне кажется, что меня заперли в спальне с «Мотли крю».
— Здесь ничего? — Я указываю на свою грудь.
— Прикрыто.
— Здесь? — Я указываю ниже пояса.
Уэйд смотрит на меня с удивлением.
— Эмили! Это не порнография! Вы не «модель», — вместо кавычек он показывает мне кроличьи ушки, — а модель.
