Байрон встает и выходит из-за стола. На нем высокие жесткие сапоги, которые громко скрипят, словно протестуют против его привычки ходить по офису.
— Да, да, я занялся верховой ездой, — говорит он в ответ на мой взгляд. — Это так бодрит! И очень полезно для бедер и ягодиц — они стали твердые как камень! Эмили, я отдал тебя Джастине.
До меня доходит где-то через минуту.
— Стой… как агенту?
— Да.
— Но почему? Разве ты сам больше не работаешь с заказами?
— Отчего же? С некоторыми. — Подходя к стеклянной стене, он достает из стойки для зонтиков кнут. — Но у меня больше нет времени, не с этим… — Кончик кнута скользит по гладкой поверхности стекла, обводя царящую там суету: очередная девушка в печали уходит из агентства. — У меня есть время только на нескольких, самых лучших девушек. Особенных.
Я не верю своим ушам.
— Байрон, в этом году я заработала по грубым подсчетам семьдесят тысяч долларов, а еще только май и я учусь — разве это не делает меня особенной?
Очевидно, нет.
— Начало неплохое.
Я снова смотрю на Байрона против света. Приходится прикрыть глаза ладонью, чтобы видеть его лицо.
— Но не достаточное для чего — чтобы войти в лучшую пятерку? В лучшую десятку?
Мой агент молчит. Я продолжаю:
— Значит, семидесяти тысяч за пять месяцев не хватает, а чего хватает? Восьмидесяти? Девяноста? Сотни?
Байрон проводит пальцами по лбу.
— Эмили, послушай, речь не только о деньгах, — говорит он. — О карьере. Я теперь представляю определенный тип девушек. Девушек, которые делают много редакционного материала, участвуют во многих серьезных кампаниях… Версаче… Айсберг… Вакко… Гесс…
— Как Фонья, — горько произношу я.
Фонья — новая девушка «Гесс»? Я видела фотографии на прошлой неделе. Она стоит в яблоневой роще среди художественно разбросанных лестниц и бочек, разнаряженная, в шнуровке и оборочках. Кто-то на ее месте вызвал бы гомерический хохот. Но Фонья не была смешной. Она выглядела гламурно, мрачно и роскошно, как кинозвезда пятидесятых.
— Да, как Фонья, — Байрон боком присаживается за стол. — Девушек такого калибра, — говорит он. — Девушек из редакционного материала. Девушек с обложки.
— Но у меня есть обложка — и я снималась для «Аллюр»! — напоминаю я.
Статья «Увеличьте свои доходы» должна выйти со дня на день.
— Да, у тебя одна обложка с прошлого года, и ты снялась на двух страницах для «Аллюр», но в основном ты работаешь для каталогов — это хорошо, — поспешно добавляет Байрон. — Особенно если это «Нейманс», «Сакс» и «Бергорфс». Большинство моих девушек готовы на все, чтобы поработать хоть с одним из них, а ты выполняешь заказы для всех трех. Ты классическая красавица, верная ставка.
Я снова прикрываю глаза ладонью.
— Но…
— Но я принял решение. Послушай, Эмили, мне было приятно тебя представлять, и я тебя не бросаю, но больше я не могу этого делать. Я передаю тебя Джастине.
Когда Байрон подается вперед, я наконец могу увидеть выражение его лица. Оно грустное. Байрон берет меня за руку:
— Эмили, мне очень жаль.
Я пришла в «Шик», готовая свернуть горы, а теперь, кажется, падаю. Прямо в пропасть. У меня сжимается горло.
— Джастина странная, — бормочу я.
— Джастина — лучшее, что у меня есть.
По моему лицу катится слезинка. Потом вторая.
— Ах! — Байрон выходит из-за стола и встает передо мной на колени. — Послушай, Эм, может, если ты начнешь работать лучше…
Лучше? Я хватаю его за руки.
— Насколько лучше?
— Если этим летом ты снимешься на трех — нет, на двух… на двух обложках, я снова буду тебя представлять, — говорит Байрон. И улыбается: — Идет?
— Ура!
— На обложках наших заказчиков, — уточняет он. — Другими словами, не в журналах для вегетарианцев, кошководов и тому подобное.
Я обнимаю Байрона. Отпустив меня, он поднимается и снимает с вешалки черную бархатную кепку для верховой езды.
— Сейчас мне пора, а тебе, Эмили, милочка, надо пойти поговорить с Джастиной. — Он поправляет ремешок под подбородком. — Потому что у этой женщины есть шикарные идеи о том, как подстегнуть твою карьеру.
Вы наверняка уже подумали, что изменчивый Цвет волос Джастины — в настоящий момент синий, как шерсть Зелибобы — признак веселой и неординарной личности, которая бегает по Сентрал-парку под проливным дождем, любит «чупа-чупс» и иногда срывается в поездки автостопом.
Но вы ошибаетесь. Эта личность — другая синеволосая девушка. Или другая Джастина. Наша Джастина вечно усталая, ужасно усталая. Как будто яркая шевелюра высасывает из нее все силы и превращает в вялую меланхоличную куклу с кислой миной и апатичностью ослика Иа.
— Ладно… — Она заканчивает просматривать мое портфолио, вздыхает и медленно возвращается к первой странице. — Это твой лучший снимок. Его можешь оставить.
Обычно первая страница модельного портфолио — обложка, если она есть, или же самый лучший снимок крупным планом. Байрон решил разместить мою обложку в середине книги «в качестве приятного сюрприза для зрителя». А значит, впереди оказывается мой лучший снимок крупным планом: «укротительница львов» от Ужасного Шотландца. Всем этот снимок очень нравится, кроме меня.
— Но от остальных надо избавиться.
Стоп — что?
— От остальных? Что ты имеешь в виду? Не от всех же?
Похоже, от всех.
— Ну, можешь оставить одну-две из лондонской серии, — говорит Джастина, чуть поразмыслив. — Но от остальных надо отказаться — по крайней мере, от всего редакционного материала.
— Почему?!
Еще один усталый вздох, на сей раз с легким оттенком нетерпения.
— Потому что почти все эти снимки с восемьдесят девятого года. Сейчас девяностый — июнь девяностого. Они устарели. Редакционный материал устаревает за три месяца или даже меньше. Эти давно устарели. Тебе придется делать пробные фотосессии.
Не может быть! Пробы? Я всеми руками за новые снимки. Но пробы?!
— Байрон сказал, что мне уже не надо проб! — говорю я, и с каждой миллисекундой мое волнение растет. — Он сказал, что пробы — пустая трата времени! Он говорил это еще в прошлом году!
— Вот именно: в прошлом году. Все меняется. Сейчас тобой занимаюсь я. И еще пятью девушками, которых он только что на меня сбросил. А еще этими двоими… — Джастина вяло махает пальцами в сторону Лайса (бедняга никак не может решить, каким цветным карандашом разрисовать таблицу) и Стефана (который сам вот-вот расплачется, вручая коробку с салфетками бой-френду какой-то девушки). — А я считаю, тебе следует сделать пробы, — заканчивает она.
