— Продолжаем заниматься, — приказал дирижёр и неожиданно поменял решение. — Десять минут перерыв.
Тимофеев бегом пробежал до перекрёстка, сбавил шаг, потому что не знал, о чём он и как будет говорить с Гейл вот сейчас. Сейчас, сейчас… Кафе было неподалёку. Тимофеев судорожно выстраивал оправдания, пояснения, и не находил верного тона. Неожиданность и волнение сбивали. Так и вошёл в кафе неподготовленным.
Она его увидела сразу. А он чуть позже. Он ей сейчас показался каким-то смущённым, не сказать расстроенным, лицо выражало вроде бы радость, а взгляд ускользал. И улыбка казалась не такой, как тогда, там, раньше, — чужой, и не настоящей.
Гейл! Его лицо вспыхнуло улыбкой и застыло в полуулыбке, как маска. Евгений терялся, при виде её глаз и какого-то мужика с ней, Тот тоже странно как-то смотрел на Тимофеева — сверля взглядом и отталкивая. Так, вяло, Тимофеев и подошёл к столику. Наклонился к Гейл, коснулся губами щеки, «привет»!
— Молодец, что приехала. Я хотел… — нерешительно присаживаясь, произнёс он первое, что пришло на ум, посмотрел на спутника Гейл и умолк.
Её спутник, в светлой рубашке, с сильными загорелыми руками, крепкой шеей, короткой стрижкой на голове тронутой сединой, с цепким взглядом светлых глаз, прямым носом, твёрдым очертанием губ и подбородка, положив руки на столик, с нескрываемым интересом рассматривал Тимофеева. Поймав взгляд в свою сторону, чуть хрипло пояснил «гостю».
— Я переводчик. Всего лишь. Можете говорить. Это переводить?
Тимофеев согласно кивнул головой, в который уже раз размешивая ложечкой кофе, Богданов перевёл на английский… Гейл ответила.
— И я рада. Я так хотела тебя увидеть…
Богданов, глядя на ложечку в растерянных пальцах Тимофеева, угадывает состояние, коротко переводит Тимофееву первую половину фразы о том, что она рада.
Кобзев кивнул головой, помолчал, всё так же неловко улыбаясь, спросил:
— Ты сюда надолго?
Богданов хмурится, не поднимая глаз, перевёл девушке свою версию:
— Гейл, по-моему этот молодой человек торопится, у него времени нет.
Гейл возмущённо вскидывает глаза на переводчика, в них боль и близкие слёзы, девушка сердито выговаривает Богданову.
— Пожалуйста, переводите то, что он говорит. Это важно.
Богданов покорно переводит, слово в слово, интонацией сглаживая вопрос.
— Ты сюда надолго?
Гейл отвечает:
— Ты не рад? Что-то случилось?
Богданов бесстрастно переводит.
Тимофеев растерян, заметно мнётся, нервничает, переводчик это хорошо видит и замечает, ждёт ответа, ждёт и Гейл.
— Ммм… мне трудно это сказать, что… — бормочет Тимофеев, и обращается только к переводчику, говорит с жаром и торопливо. — Вы это пока не переводите. Понимаете, я кажется влюбился. Здесь, в Нижних Чарах. Да! Это недалеко отсюда, под Воронежем. Совсем неожиданно. Я и не думал. До неё у меня только одна Гейл была. Только Гейл, честное слово! А тут, вдруг она… Вы меня понимаете?
Богданов, светлея лицом, понимающе кивает головой, заинтересованно слушает.
Тимофеев продолжает говорить. И нервно, и страстно.
— И я не знаю что делать. Я и Гейл вроде люблю, и её.
Богданов уточняет.
— Стоп! Но другую девушку больше?
— Да. Я это понял. Но… Богданов вновь сурово обрывает.
— Никаких «но» быть не может, молодой человек. Любовь или есть, или её нет. Понимаешь? Нужно смело сказать это и себе, и ей… Честнее будет. По-мужски. Подумай! От этого многое зависит.
Тимофеев горестно вздыхает, прячет взгляд от Гейл.
— Да я понимаю. Я всё обдумал, только сказать не знал как… боюсь.
Гейл не выдерживает, спрашивает Богданова на английском.
— Что он говорит, что? Переводите, пожалуйста. Он меня не любит? Он разлюбил?
Богданов, пропуская её вопрос, зло выговаривает Тимофееву.
— Она уже всё поняла. Видишь? Она спрашивает.
Тимофеев кладёт ложечку на блюдце, бурчит.
— Да! Пусть простит меня. Я не хотел.
Богданов вспыхивает.
— Слюнтяй! Говори прямо. Ты же мужчина. Такими вещами играть нельзя. — Передразнивает Тимофеева. — «Он не хотел». А она ждёт. Она же, видишь…
Тимофеев поднимает глаза.
— Извини, Гейл, я полюбил другую девушку. Извини и прости!
Богданов откидывается на спинку стула.
— Это другое дело. Это по-мужски. Это можно переводить? Можно? Ты уверен?
Тимофеев кивает головой.
— Да!
Богданов, не глядя на девушку, переводит слова Тимофеева на английский язык.
Гейл уже всё понимает, с трудом сдерживает себя… Через паузу говорит Богданову.
— Я это уже чувствовала, раньше, уже сердцем понимала, потому и прилетела, но… Не верила, хотела убедиться и вот…
— Вы только близко к сердцу это не принимайте, Гейл, такое бывает, — всполошился Богданов, слыша её прерывистый голос и понимая душевное состояние. Излишне бодро принялся успокаивать девушку в мелочности и никчёмности её проблем. — Это ерунда! У нас, в России, вообще такое часто случается… Господи, что я говорю! — Смешавшись, одёргивает себя. — Глупость какая-то. Не слушайте меня, Гейл. Знайте, вы очень красивая и очень счастливая, да-да, я это вижу. У вас большое счастье впереди. Уже сегодня или завтра. Да-да, можете поверить! Оно впереди.
Гейл мнёт в руках салфетку.
— Вы шутите?
— Я?! — искренне изумляется Богданов. — Нисколько! Знаете, Гейл, у нас есть такая мудрая народная песня: «Если к другой девушке уходит жених, значит, бывшей невесте сильно повезло». Это в свободной интерпретации. Вам, значит, сильно повезло, и… Ну, в общем, повезло. Всем. И ему тоже.
— И ему? — переспрашивает Гейл.
Тимофеев, опустив голову, не понимая, о чём они говорят, перебегает взглядом от одного, к другому.
— Да, и ему, — поясняет девушке Богданов. — Он ведь тоже переживает. Да! Только, пожалуйста, держите себя в руках, Гейл. Я с вами.
Гейл с сомнением качает головой.
— Виктор, вы меня успокаиваете. Спасибо вам. Я спокойна. Я совершенно спокойна. Видите, я даже улыбаюсь.
Богданов тоже улыбается.
— У вас очень красивое лицо и улыбка очаровательная.
Гейл отмахивается.
— Я это уже не раз слышала. Спасибо за комплимент. Скажите ему, пусть он уйдёт. — Снимает с пальца обручальное кольцо, кладёт на стол, отодвигает от себя. — Я больше не хочу его видеть. Пусть будет счастлив. — И неожиданно по-русски, с акцентом, говорит раскрасневшемуся от волнения Тимофееву. — Прощай, и спа-асибо!
