И тем не менее, пока мы с Коннором шли по лагерю, меня не оставляла мысль, что благотворным переменам лагерь во многом обязан ассасинам и тамплиерам. Мы обезопасили пути подвоза имущества и прекратили воровство. Мне говорили, что Коннор немало сделал для обеспечения безопасности фон Штойбена. В таком случае каковы же были заслуги славного командира Вашингтона? В том, что довел свою армию до катастрофического состояния? В том, что готовил очередное провальное сражение?
Но пока в него еще продолжали верить.
Тем больше у меня было причин выставить на всеобщее обозрение его ложь и лицемерие. Тем больше причин показать Коннору истинное лицо любимого командира…
– Сведения, которые мы узнали, нам бы следовало сообщить Ли, а не Вашингтону, – сказал я, чувствуя нарастающее раздражение.
– Тебе кажется, что я боготворю Вашингтона, – ответил Коннор.
Здесь, вдали от городов, он шел, откинув капюшон и подставив голову яркому солнцу. Его черные волосы красиво блестели в солнечных лучах. На природе в Конноре просыпался индеец.
– Мой враг – не люди, а ложные представления, – продолжал Коннор. – Я считаю ошибочным требовать подчинения, хоть британской короне, хоть тамплиерскому кресту. Надеюсь, со временем лоялисты сами это поймут. Они ведь тоже жертвы.
– Ты борешься с тиранией. С несправедливостью. Но они, сын мой, лишь симптомы. Истинной причиной является человеческая слабость. Как ты думаешь, почему я неустанно пытаюсь показать тебе ошибочность твоего пути?
– Ты много говоришь об этом. Но пока что наглядного подтверждения твоих слов я не вижу.
«Нет, сынок, – мысленно возразил ему я. – Просто ты не желаешь слушать правду, когда она исходит из моих уст. В этом вся причина. Тебе нужно ее услышать от человека, которого ты все-таки боготворишь. Подождем, пока тебе то же самое скажет Вашингтон».
2
Главнокомандующего мы нашли в бревенчатой хижине. Он был погружен в написание какой-то бумаги. Миновав часового, мы вошли внутрь и закрыли дверь, оставив за ней весь лагерный шум: команды сержанта, муштрующего солдат, грохот посуды, скрип телег.
Вашингтон поднял голову, улыбнулся и кивнул Коннору. Мой сын не вызывал у него опасений. Похоже, Вашингтон был доволен, что караульные остались за дверью. На меня он посмотрел довольно холодно, затем махнул рукой и вернулся к своей писанине. Мы стояли, терпеливо ожидая аудиенции. Наконец Вашингтон с важным видом поставил подпись, затем вернул перо в чернильницу, посыпал лист песком, затем отложил в сторону и только после этого встал, чтобы поздороваться с нами. Коннора он приветствовал теплее, чем меня. Они даже обнялись.
– Что привело вас сюда? – спросил он.
Воспользовавшись моментом, я подошел ближе к столу главнокомандующего. Мне хотелось найти какой-нибудь документ, изобличающий Вашингтона, чтобы мои обвинения не выглядели голословными.
– Англичане решили вывести из Филадельфии все свои войска, – сказал ему Коннор. – Они движутся на Нью-Йорк.
Вашингтон с серьезным видом кивнул. Контроль англичан над Нью-Йорком не был полным. Отдельные части города по-прежнему находились в руках мятежников. Нью-Йорк оставался ключевой точкой в войне. Если англичане сумеют полностью завладеть городом и укрепиться в нем, они получат значительное преимущество.
Я знал: Вашингтон считал свою переправу через Делавэр и возвращение Нью-Джерси одним из поворотных моментов в войне. Сколько еще он намерен пожинать лавры давно прошедшего события?
– Что ж, прекрасно, – с оттенком самоуверенности произнес Вашингтон. – Я двину наши силы на Монмут. Если мы сумеем разгромить англичан в тех местах, мы окончательно переломим ход войны в нашу пользу.
Пока они с Коннором обсуждали этот маневр, я пытался прочитать документ, который Вашингтон подписал у нас на глазах. Я чуть сдвинул лист и теперь ясно видел написанное. Затем, возликовав внутри, я поднял лист и спросил:
– А это что такое?
Вашингтон умолк на полуслове. Повернувшись, он увидел, что́ я держу в руках.
– Это частная переписка, – раздраженно бросил он и попытался вырвать у меня из рук бумагу.
Но я увернулся, сделав пару шагов в сторону.
– Не сомневаюсь, что частная. Коннор, желаешь знать, о чем здесь пишется?
Я наблюдал за лицом сына и видел его ошеломление. Наверное, ему казалось, что этим он предает своего кумира. Губы Коннора двигались, но оттуда не раздавалось ни звука. Его глаза метались между Вашингтоном и мной.
– Похоже, твой дорогой друг приказал атаковать твою деревню. Хотя «атаковать» – это небольшое преуменьшение. Скажите ему сами, господин главнокомандующий.
– Мы в течение некоторого времени получали сообщения об индейцах, помогающих англичанам. Я велел моим людям это прекратить, – рассерженно произнес Вашингтон.
– Прекратить, сжигая индейские деревни и покрывая солью возделываемые земли? – спросил я. – Прекратить, убивая всех без разбору, согласно этому приказу?
Наконец-то у меня появился шанс рассказать Коннору правду.
– И такой приказ вы отдаете не в первый раз, – продолжал я, глядя на Вашингтона. – Расскажите вашему почитателю о том, что вы сделали восемнадцать лет назад.
В хижине установилась напряженная тишина. Снаружи доносился грохот посуды на лагерных кухнях, скрип проезжающих телег, зычный голос сержанта, гоняющего солдат на плацу, и ритмичный стук солдатских сапог. У Вашингтона покраснели щеки, когда он посмотрел на Коннора и сообразил, что к чему. Его рот открывался и закрывался. Главнокомандующему было не подобрать слов.
– Тогда было другое время, – наконец буркнул он.
Чарльз не уставал называть Вашингтона нерешительным, запинающимся глупцом. Только сейчас я понял смысл его эпитетов.
– Семилетняя война, – добавил Вашингтон, будто одно это объясняло его тогдашние действия.
Я взглянул на Коннора. Казалось, тот начисто забыл обо всем, что происходило в хижине и окружающем мире, погрузившись в собственные мысли.
– Теперь ты видишь, сын мой, как ведет себя этот «великий человек», если его прижать к стенке. Он начинает оправдываться. Перекладывать вину на других. Предпринимать множество иных уловок, но ни за что не желает брать ответственность на себя.
Лицо Вашингтона стало мертвенно-бледным. Он уперся глазами в пол. Вина его была очевидна.
Я умоляюще посмотрел на Коннора. Мой сын тяжело дышал.
– Довольно! – взорвался он, более не в силах сдерживать гнев. – Кто и почему убивал моих соплеменников в прошлом – это подождет. Сейчас мне важнее, чтобы подобное не повторилось.
Я протянул к нему руку.
– Нет! – Коннор резко отпрянул. – Между нами все кончено.
