В толпе друг друга мы узнали, Сошлись и разойдемся вновь. Была без радости любовь, Разлука будет без печали…
Александр вспоминал в ту минуту своего любимого Лермонтова, а когда дошел до слов: «Пускай толпа клеймит презреньем наш неразгаданный союз», – не мог сдержать слез.
Однако проливать их тоже не было времени. Императорская яхта «Штандарт» стояла под парами, чтобы везти цесаревича в Копенгаген. А Мари предстояло отправиться в Париж.
Там они встретятся вновь – спустя год. Мари уже станет женой великолепного Павла Демидова, баснословно богатого. Да, эта партия будет для нее куда интереснее морганатического брака с цесаревичем, вдобавок почти готового отречься от престола.
А еще через год Мари умрет в родах.
* * *
Александр прибыл в Копенгаген почти со страхом – и как нельзя более ощущая себя увальнем. Ему совершенно определенно было известно, что отец хочет его брака с Дагмар. Датская принцесса становилась все больше дорога императору. Он умилялся ее письмами – и в самом деле, ими нельзя было не умиляться:
«Я даже не могу найти слов, чтобы объяснить Вам, как я была тронута, поняв по Вашему письму, что Вы все еще видите во мне одного из Ваших детей. Вы знаете, дорогой папа, какое значение я этому придаю, и ничто не может меня сделать более счастливой. Вот мы уже шесть месяцев без нашего любимого Никса. И только год, как я увидела его отъезжающим в полном здравии! Все это время было мучительно для меня со всеми этими дорогими воспоминаниями о моей недолгой мечте о счастье, за которое я никогда не перестану благодарить небо».
При всем своем простодушии Александр не мог не задаваться вопросом, чего было больше в частых письмах Дагмар: желания беспрестанно играть на струнах императорского сердца или искреннего чувства. А впрочем, какая разница? Так или иначе, она оказалась очень искусной музыкантшей. Ведь и струны его собственного сердца тоже зазвучали в ответ ее взглядам, ее нежному голосу, всему тому очарованию, которое источала она каждым движением своим. Сперва Александр с превеликим трудом выпутывался из тенет застенчивости. Но с каждым часом чувствовал себя все легче, свободнее – и счастливее.
Он даже не ожидал, что ему снова может быть так хорошо – и совсем скоро после того, как он потерял любовь всей своей жизни… И впервые он подумал, что Вово Мещерский был кое в чем прав. А уж как прав был обожаемый Никс, что так любил Дагмар! С ней так легко, так свободно. Александр настолько освоился, что решился спеть для Дагмар несколько куплетов из оперетты Оффенбаха «Прекрасная Елена». Она была необычайно популярна в Петербурге, однако в Копенгагене о ней еще не слышали. Его пение произвело фурор. Больше всех, кажется, удивлялся брат Владимир, которого император послал присматривать за «увальнем Макой», чтобы не дай Бог не сорвался с датского крючка. Похоже, Александр больше не нуждался в присмотре!
В самом деле – безумие прошлого года все дальше уходило от Александра. Он не сомневался теперь в том, что ему нужна именно Дагмар. Однако мучил стыд перед отцом, который видел его в минуту слабости и трусости, недостойной наследника русского трона. И он счел своим долгом расставить все точки над «i»: «Милый па, пожалуйста, не думай, что все это только пустые слова, я боюсь, что ты мне не поверишь после всего того, что было в последнее время в Царском. Но я совершенно переменился и сам себя не узнаю».
Такое покаянное послание ушло в Петербург.
Отец поверил ему, одобрил и ободрил Александра письмом, а про себя подумал: попробовал бы сын не образумиться!
Однако вскоре состояние цесаревича перестало быть таким уж безоблачным. Дело в том, что он вдруг усомнился в чувствах Дагмар. Она держалась так ровно, так по-сестрински! В ее поведении не было ничего, кроме родственной нежности и вежливого безразличия. Кажется, она не больно-то и хотела выходить за него замуж. В самом деле, ну что он такое по сравнению с блестящим Никсом?!
Александр совершенно не был знаком с женскими уловками. Мари опасалась дразнить его кокетством, поэтому у него не было вообще никакой практики. И он оробел, столкнувшись с простейшей девичьей гордостью.
А Дагмар испытывала немалое наслаждение, терзая своего неуклюжего гостя. Довольно она настрадалась от неопределенности! Пусть теперь помучается Александр.
И он мучился. Покорно мучился…
Однако молчал, словно язык проглотил. Чудилось, он намерен погибнуть в пытках любви – но не сказать ни слова.
Дело в свои руки взял брат Дагмар – наследный принц Фредерик. Причем он так умело повел разговор, что Александр остался в убеждении, будто это он сам умолял Фредерика узнать о настроениях короля касательно его брака с Дагмар. Спустя несколько дней они столкнулись с Христианом в королевской конюшне. Здесь, потчуя хлебом своего любимого коня, король снисходительно сообщил, что не возражает, чтобы Александр сказал Дагмар о своей любви.
Честно говоря, ему равно нравились и русский престол, и сам Александр. Ну а что (кто) предпочтительнее для Дагмар – это ее дело.
Однако получить разрешение от отца и признаться в любви к дочери – это все же разные вещи. Александром опять овладела нерешительность. Королевскому семейству это затянувшееся сватовство понемножку начало надоедать. Да что, клещами тащить из этого недотепы объяснение, что ли?
