В журнале это получилось так: папаша желает йогурта. Все лишнее осталось внутри, по ту сторону глаз. Потребителю это было не нужно.
Виктор повертел в руке карточку. Под фотографией стояла подпись:
Прочие подробности его жизни вряд ли кого интересовали.
Глава 29
Федеральный Закон об эвтаназии вступил в силу только на прошлой неделе, а записаться на собеседование успело уже человек триста. Больше десяти тысяч, если умножить на тридцать семь филиалов. За каких-то пять дней работы.
Шибанов говорил, что Макаров арендовал часть брошенного завода… правда, это там, в том слое. Здесь-то брошенных заводов не было. Откуда им взяться, если их никто не бросал? Однако Юрик не ошибся: услуга под названием «Смерть» – с большой буквы, так это писали в рекламе – действительно имела успех.
Торжественное открытие первого филиала компании показывали сразу по трем каналам. Все было как положено: и ленточка, и музычка, и шарики с логотипом «ДВ». Выступал даже кто-то из мэрии. Градоначальник появляться на мероприятии поостерегся, прислал кого-то из заместителей, но это было фактически то же самое – знак официальной поддержки.
Представитель одной маленькой, но зловонной демократической партии очень складно растолковал смысл Конституции: оказывается, право на жизнь вовсе не влечет таковой обязанности и автоматически означает равноценное право на смерть.
Оппонент из «новых левых» назвал это пустой болтовней. По его словам, перестройка тысяча девятьсот семьдесят четвертого года довела народ до такого отчаяния, что уход из жизни стал для многих единственным выходом. Кто-то из менеджеров компании, не растерявшись, тут же подскочил к микрофону и уведомил, что базовый пакет услуг стоит всего двенадцать рублей. Левый эмиссар спустился с помоста, размашисто аплодируя и пожимая руки кому не попадя.
За политиками выступила творческая интеллигенция – дама лет тридцати с изнаночным взглядом старой кокаинистки прочитала длинное стихотворение. Стихов никто не понял, но из уважения к искусству похлопали. Потом какой-то подозрительный поп объяснил, что подобные деяния Господу Богу, в принципе, противны, но с другой стороны – все мы грешники, и так далее… Под конец появился высокий чин из Министерства Здравоохранения, заверивший, что методики, применяемые в «Деле Врачей», многократно опробованы, и результат гарантирован.
Народу собралось столько, что дорожная полиция была вынуждена перекрыть на улице движение. Толпа разлилась сначала по мостовой, а через полчаса забила уже и противоположный тротуар.
Все это смахивало на большой и долгожданный праздник. Страшное слово «самоубийство», и почти не страшный, но режущий слух «суицид» так и не прозвучали.
Когда перерезали красную ленту, оркестр сыграл «туш», затем наступило секундное оцепенение. Двери были распахнуты, но входить никто не решался. Работники филиала потоптались у стены и тихонько, гуськом, просочились внутрь. Сказать «Добро пожаловать!» или что-нибудь подобное никто не решился.
Вечно спешащие телевизионщики смекнули, что ловить больше нечего, и начали споро сворачиваться. Репортер и оператор с кабельного канала «Наша жизнь» еще слонялись, выискивая «характерные» лица, однако всем уже было ясно, что официальная часть закончилась, а неофициальной не предвидится. Люди стали расходиться. Но ушли далеко не все.
Когда журналист забрел в здание, он испытал настоящий шок: добрая половина народа перетекла в мраморный холл с глубокими кожаными креслами. Обе стойки по бокам были плотно окружены.
– Здесь снимать нельзя, – сказала молоденька секретарша за компьютером.
Репортер включил улыбку «для дур» и, отвоевывая пространство, расставил локти пошире.
– У нас огонек не горит. Камера не работает. Я только хотел спросить: вас не удивляет такое количество желающих умереть?
– Простите, я занята, – ответила она, принимая у кого-то заполненный бланк.
– Я вас не отвлекаю. – Журналист опять улыбнулся, но уже с некой загадкой. «Для занятых дур», так это называлось. – Вы, наверное, проводили какие-то… э-э… исследования. Сколько, по вашим прогнозам, у вас будет работы?
– Сами же видите… – Девушка что-то щебетнула клиенту и взяла со стойки второе заявление. – Маркетинг бесполезен, настроение у людей каждый день меняется… Но желающих много, да.
– И, наверное, по интернету заявки принимаете…
– Разумеется. И по телефону тоже.
– А что вы думаете, когда смотрите на этих людей? Вам не жутко от того, что в скором времени они все умрут? Причем умрут, извините, с вашей помощью.
– Далеко не все, – сказала секретарша, отрываясь от компьютера. – Примерно две трети потом откажутся. А что касается анонимных заявок по интернету, так это вообще сплошной спам. Из них дай бог, чтоб десять процентов явились на собеседование. Остальные играют, нервы себе щекочут. Ну и нам тоже.
– Спам… – обескураженно произнес репортер. – «Мусор», да?.. Послушай, э-э… – он дождался, когда девушка обернется, и прочитал имя на бэйдже, – послушай, Марина… А тебе не жутко? Сидеть тут, говорить мне все это…
– Я же вас предупредила: будете снимать – кассету отнимут. Вон человек в дверях стоит, видите? А песни про лампочки в камере пойте пенсионерам. Мы специальный инструктаж проходили, – добавила она победно.
– Нет, я совсем не про то. Тебе самой тут как?.. Ты себя нормально чувствуешь на этом месте?
– Нормально?! – возмутилась секретарша. – Да вы знаете, какой у нас конкурс был?
Журналист вздохнул и, дернув оператора за жилетку, направился к выходу. По пути его остановил щуплый, но крайне серьезный секьюрити и молча протянул чистую кассету. Репортер почувствовал сразу несколько внимательных взглядов и, оценив обстановку, что-то буркнул оператору. Тот открыл камеру и так же молча отдал запись охраннику.
Отснятого материала не видел никто. Не видел его и Виктор Мухин, поэтому, обнаружив в холле человек двадцать, он искренне удивился. «Дело Врачей» работало уже неделю, и если первая волна до сих пор не схлынула, значит, это была вовсе и не волна. Устойчивый спрос.
Мухин намеренно тащился через весь город, чтобы попасть в самый окраинный, самый глухой филиал из тридцати семи, – он боялся ненароком столкнуться с Макаровым или с кем-то из его окружения. Теперь он убедился, что напрасно: в мраморном предбаннике было спокойно, кисло и буднично, как в приемной муниципального благотворительного фонда.
Поиграв ключами от «Феррари», Виктор со свистом прошелся туда-сюда и резко повернул к секретарше.
– Барышня, нельзя ли у вас без очереди обслужиться? – спросил он, игнорируя возмущенное сопение человека у стойки.
– Без очереди – первым классом, – учтиво отозвалась она.
– Я на себе не экономлю.
