Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
После смерти Пастернака финансовое положение Зинаиды Николаевны было плачевным. За время, предшествовавшее смерти Бориса Леонидовича, она истратила почти все деньги на уход за ним; она никак не могла получить гонорары, которые находились на банковских счетах за границей. Она предложила советской власти вернуть на родину все гонорары и забрать их, если ей назначат пенсию. «Я нищая», — жаловалась она Чуковскому. В августе 1961 года она спросила Суркова, можно ли родственникам получить заграничные гонорары за стихи и другие произведения Пастернака, но не за «Доктора Живаго», от которых семья откажется «из соображений морали»[913]. Сурков обещал помочь ей, отметив в записке Суслову, что «у нее практически не осталось средств к существованию» и «она всегда была и остается верной советской власти». Она, добавил Сурков, «никогда не одобряла» романа Пастернака.
Поликарпов, заведующий отделом культуры ЦК, отказался от каких бы то ни было попыток забрать деньги с заграничных счетов, указав, что это приведет «к еще одной антисоветской кампании[914]в реакционной прессе». Он считал, что обсуждение данного вопроса целесообразно прекратить.
В 1966 году ряд писателей и художников обратился в политбюро с просьбой назначить пенсию З. Н. Пастернак, перенесшей после смерти мужа несколько инфарктов. Поликарпов отказал им, очевидно из-за «давней неприязни к Зинаиде[915]… которую он считал крайне грубой и некультурной». Зинаида не увидела ни рубля из гонораров мужа. Она умерла 28 июня 1966 года. Ее похоронили рядом с мужем. Леонид, сын Зинаиды Николаевны и Бориса Леонидовича, умер через десять лет от сердечного приступа, сидя в машине рядом с Манежной площадью в центре Москвы. Ему было всего 38 лет.
В Западной Европе продолжали копиться деньги. В 1964 году Фельтринелли продал права на экранизацию[916]«Живаго» студии «Метро-Голдвин-Майер» за 450 тысяч долларов. Фельтринелли выдвинул требование, чтобы в сценарии не искажался и не менялся «авторский замысел в том смысле, что ему могут приписать политическое значение и политическую ориентацию, которых не было в оригинале». В Голливуде его требование сочли позой, и продюсер фильма Карло Понти решил, что Фельтринелли «все равно, ему нужны только деньги». Фильм с Омаром Шарифом в роли Живаго и Джули Кристи в роли Лары поставил Дэвид Лин; основные сцены снимались в Испании и Финляндии. Фильм стал хитом; благодаря ему многие из тех, кто не читал романа, узнали сюжет «Доктора Живаго». В Советском Союзе фильм был запрещен. Советское Министерство иностранных дел предъявляло протесты посольству США, когда американские дипломаты устраивали частные показы «Доктора Живаго» у себя на квартирах. МИД назвал такие показы «откровенными провокациями»[917]и утверждал, что фильм, как и книга, «фальсифицирует советскую историю и жизнь советского народа».
Фильм, как и большинство экранизаций, не во всем следует духу и букве романа; его критиковали за наивное толкование истории и драматических событий. Но, как и роман, фильм пользовался огромной популярностью. Многие до сих пор вспоминают Омара Шарифа в роли Живаго и Джули Кристи в роли Лары; отмечают изумительную операторскую работу; замечательная «Тема Лары» композитора Мориса Жарра до сих пор остается на слуху. Даже с учетом инфляции «Доктор Живаго» до сих пор остается одним из самых прибыльных фильмов в прокате.
Среди тех, кто со временем изменил свое мнение о «Докторе Живаго», был Хрущев. В октябре 1964 года соратники отправили его в отставку. Среди тех, кто сместил Хрущева, был и Владимир Семичастный, бывший секретарь ВЛКСМ, который сравнивал Пастернака со свиньей и после того «вырос» до главы КГБ. После того как Хрущев вышел в отставку, сын принес ему напечатанную на машинке самиздатовскую копию «Доктора Живаго», и Хрущев долго читал роман. «Мы не должны были запрещать его[918], — сказал Хрущев. — Я должен был сам прочесть его. В нем нет ничего антисоветского».
В своих мемуарах Хрущев вспоминает: «В связи с «Доктором Живаго» некоторые могут сказать, что мне уже поздно жалеть[919]о том, что книга не была издана. Да, может быть, уже поздно. Но лучше поздно, чем никогда».
В октябре 1965 года Нобелевскую премию по литературе присудили Михаилу Шолохову. В представлении Шведской академии говорилось, что награду присуждают «за художественную силу и целостность, с которыми в его эпическом романе о Доне он отразил исторический период в жизни русского народа».
Шолохов оказался неблагодарным победителем.
«Я первый русский писатель[920], первый советский писатель, который получил Нобелевскую премию, — сказал он на пресс-конференции в Москве. — Естественно, я горжусь. Однако награда пришла довольно поздно».
Пастернак, по его словам, был всего лишь «внутренним эмигрантом», «и я не изменю своего мнения о Пастернаке только потому, что он умер». Впрочем, Шолохов изменил свое мнение об академии, которую он обвинял в «необъективности суждений о ценности того или иного писателя», когда премию присудили Пастернаку. В 1965 году он «с благодарностью»[921]принял оказанную ему честь.
В Москве Шведскую академию также больше не считали «марионеткой Запада». «То, что этот яркий талант[922]получил мировое признание, оценивается советскими писателями как победа советской литературы, — сказал Л. М. Леонов, представитель Союза писателей СССР. — Это реабилитация самой Нобелевской премии как цели и благородного признания литературного таланта».
Реабилитация Шведской академии оказалась недолгой. В 1970 году Нобелевскую премию получил А. И. Солженицын, летописец ГУЛАГа. Тогда Союз писателей СССР заявил: «Прискорбно, что Нобелевский комитет[923]позволил втянуть себя в грязную игру, которая ведется не в интересах развития духовных ценностей и традиций литературы, но разжигается спекулятивными политическими домыслами».
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
