— Не беспокойся, я не ранен, — перехватил мой взгляд Раэмо. — Пара царапин да сильный ушиб стопы. Перетянул в основном потому, что всю ночь идти. Но не простившись с тобой, уйти я не мог.
— Спасибо... — Что еще я могла сказать? Чувства — не знаки и символы, их я не то что правильно выразить — осознать не всегда могла.
— Пойдем посидим немного на прощание. — Раэмо чуть тронул меня за плечо. — Вон под теми розами — кажется, там есть очень подходящие для этого камни.
...Разговор не клеился. Да, конечно, с Раэмо можно было и просто молчать, от одного этого на душе делалось теплее, но молчать сейчас, в наши последние мгновения, казалось мне неправильным и недопустимым. Тем более что во мне все крепло и крепло ощущение, что эта ночь предназначена стать в моей судьбе почти такой же переломной, как та, когда мы с Малабаркой жгли свои прежние жизни. Но что поделать — ничего серьезного и важного не шло на язык ни мне, ни Раэмо. Обмен парой малозначительных фраз — и снова молчание...
— Кошачья Звезда поднялась в зенит. — Раэмо с видимой неохотой поднялся на ноги. — Мне пора, Ланин. Если не трудно, помоги мне взобраться на оливу у стены, а то с арфой да с жесткой повязкой на ноге это так неловко...
С третьей попытки я все-таки подсадила Раэмо на толстый сук, почти ложившийся на ограду дворика. Сделала шаг назад — и тут меня рвануло за шею. Какой-то сучок зацепился за цепочку, на которой висел мой знак зари. Не разобравшись что к чему, я дернулась, пытаясь высвободиться.
Все произошло в мгновение ока — тонкая золотая цепочка порвалась, ракушка упала с нее, скользнула по гладкому камню вдоль стены и исчезла в уходящей под стену канаве, по которой в проулок стекала грязная вода из дома. Когда я вскрикнула, было уже поздно — помои сомкнулись над моим талисманом.
— Что случилось, Ланин? — Раэмо свесился с ветки, рискуя упасть и тем свести на нет все мои старания.
— Мой знак новой участи! — всхлипнула я. — Прах подери все на свете... — Уже не первый раз за сегодняшний день из моих глаз хлынули слезы. Впрочем, Раэмо, как всегда, понял меня без объяснений.
— Погоди чуть-чуть. Сейчас я спрыгну, и попробуем достать...
— Не смей! — Я так и вскинулась. — Во-первых, второй раз я тебя туда не закину, а во-вторых, провозимся полстражи, и при этом неизвестно, достанем ли. А тебе уже бежать пора... — Я всхлипнула еще громче. — Проклятие, хоть бы в реке или море ее утопить — все не так обидно было бы, так нет же — в сточной канаве!
— Ты права. Лезть в темноте в эту гадость, даже не будучи уверенным, здесь оно или уже по ту сторону стены... — Раэмо снова завозился на своей ветке, высвобождая одну из рук. — Только не плачь. Ни одна побрякушка на свете, будь она хоть трижды знаком, не стоит твоих слез. Может быть, вот эта вещица утешит тебя?
Он запустил руку в вырез рубашки и аккуратно уронил мне в руки какое-то украшение. В слабом ночном свете — луна только-только начала подниматься на небо — я с трудом рассмотрела подарок: простенькая медная цепочка, позеленевшая от долгого ношения, а на ней — камень, в первый миг показавшийся мне капелькой смолы. Казалось, даже в почти безвидной ночи он сияет теплым медовым сиянием, отдавая моим рукам и глазам силу обласкавшего его солнца. У себя на родине я видела такое чудо всего несколько раз — его называли каплями застывшей крови драконов, побежденных Лоамом и Серенн, и ценили выше всякой меры.
— Солнечная слеза, — пояснил со своей ветки Раэмо. — У нас, талтиу, их дарят таким, как я, в день посвящения. Считается, что этот камешек удесятеряет силу сказанного слова. Так что владей невозбранно во славу Единого.
— А как же ты сам?
— Силу моих слов удесятеряет вот что. — Он похлопал по чехлу с арфой. — Мне этого хватит, иначе плохой из меня Чеканщик Слов.
— Что ж, как говорила когда-то моя няня, подарки требуют отдарки. — Только теперь я вспомнила про изделие своих рук. Выхватив тесьму из рукава, я резко швырнула ее вверх:
— Лови! За слезу солнца — глаз неба!
— Ох ты! — Судорожным движением подхватив мой дар, Раэмо долго рассматривал его, а затем кое-как одной рукой пристроил на голову. «Сапфир» сверкнул над его бровями голубой звездой. — Даже неловко носить такую красоту...
— Ничего, носи. В память обо мне. А теперь беги скорее, а то и в самом деле будут неприятности. Да хранит тебя Единый, Раэмо Терновник!
— Да пронесет Он тебя по жизни на своей ладони, Прекрасная Лань! Прощай! — С этими словами Раэмо перелез по ветке через стену. Удар босых ног о мостовую, сдавленный вскрик: видно, прыжок отозвался в ушибе изрядной болью. И последний возглас — уже незримым, из-за стены:
— Запомни навсегда — смерти нет!
Я еще довольно долго стояла, прислонившись к стволу оливы, устремив взор в никуда... Только что по узкому грязному проулку от меня ушел человек, с которым я могла быть счастлива всю жизнь. Лучший собеседник, которого я когда-либо знала, все понимающий и прощающий, щедро дарующий свое тепло всем, кому оно нужно. И, может статься, один из самых искусных любовников, какие только рождались на свете. Человек, с которым мне было бы достаточно просто жить. Делить один кусок хлеба, танцевать под его арфу, вместе молиться Единому, а все свои необыкновенные идеи сразу же высказывать в доверительном разговоре... и не желать им иного слушателя.
И никогда не исполнить свое предназначение. Никогда не изменить мир с помощью того, что даровано только мне. Никогда не стать Прекрасной Ланью, навсегда оставшись только Ланин. В самом деле, зачем что-то делать, куда-то двигаться, если все, что надо для счастья, уже дано тебе в готовом виде?
Только сейчас я до конца, до последней капли, осознала, что вовеки не пожелаю себе иной судьбы, кроме Малабарки.
— Спасибо тебе, Единый, за то, что свел меня со своим посланцем, — прошептала я, надевая подарок Раэмо. Медная цепочка оказалась короче золотой, и солнечный камешек лег мне как раз на сердце. — И трижды спасибо — за то, что снова развел.
Подойдя к окну в свою комнату, я снова намотала подол на руку, на этот раз обнажив и бедра. Да, без посторонней помощи залезть назад будет не так просто...
«Не надо никуда залезать», — вдруг раздался во мне какой-то странный внутренний голос. «То, чему суждено исполниться в эту ночь, уже на пороге».
От неожиданности платье выскользнуло из моей руки. Что это такое? Уж не ты ли, Единый, заговорил со мной снова?
Ответа не последовало.
Скажи хотя бы, что от меня требуется!
«Просто иди во двор и жди. Последние капли вытекают из разбитого сосуда, имя которому ожидание. Скоро, скоро...»
Осторожно, стараясь не нашуметь, я проскользнула через дом — иным путем из заднего дворика в главный двор попасть было нельзя. Сердце мое, неизвестно почему, забилось учащенно.
В главном дворе я прождала самую малость. Затем на улице послышался перестук копыт, звяканье сбруи, негромкие голоса... четыре всадника, нет, только три... Размеренный цокот замер у самой двери в стене. «Кто там?» — вскинулся привратник, очнувшись от полудремы.
