Лицо банкира на мгновение омрачилось, и на нем явственно проступила страсть к наживе, однако тут же Файнтох вновь придал ему выражение доверия, установившегося между нами с самого начала.
— Как вам будет угодно! — Он кивнул и снова глянул в таблицу. — Это сократит ежемесячные платежи до шестнадцати пятидесяти в месяц, совсем ничтожная сумма…
Десять процентов на ссуду в шесть тысяч лир на тридцать лет — это девять тысяч лир. То есть разница в три тысячи лир не в мою пользу. Я вынул чековую книжку и выплатил Файнтоху эту сумму, получив взамен квитанции об оплате с марками. Затем я подписал 360 ежемесячных чеков на 16.50, и мы подготовили документ о залоге квартиры в пользу банка в случае неуплаты очередного взноса. Гаранты заверят договор завтра.
Долгосрочный кредит — вот то, что сейчас нужно. Однако женушка утверждает, что, если уж на то пошло, надо было взять ссуду на пятьдесят лет, и тогда мы бы платили всего по десять лир в месяц.
— Ты очень умная, — сказал я ей, — но где же мне найти девять тысяч для уплаты процентов?
— Подумаешь, — сказала она, — взял бы долгосрочную ссуду.
Удовольствия семейного транспортаЛично я всей душой за брак. Я на браке все зубы съел. Преимущества института брака для среднего мужчины огромны. Он знает, для чего он трудится, о нем заботятся дети — как правило, преуспевшие, — он не растрачивает попусту время и драгоценную энергию на глупости в обществе легкомысленных женщин — короче, он уже не то жалкое и проклятое существо, каким был в счастливые холостяцкие дни. К чему же стремится любой мужчина? Любой мужчина стремится к тому, чтобы рядом с ним была женщина, разделяющая все его заботы и тяготы; та, которой можно рассказать обо всех своих горестях и проблемах. Вот для этого он и женится. И с этого момента у него уже есть что рассказать.
Пишущий эти строки, к примеру, испытывает определенные сложности при семейных поездках. В нынешнем положении я не могу проехать в своем личном транспорте и ста метров без того, чтобы жена не издавала жутких возгласов типа:
— Красный! Красный!
Или:
— Велосипед перед тобой! Велосипед!
Эта боковая трансляция всегда идет в дублированном виде. Первый возглас обязательно сопровождается жирным восклицательным знаком, а за ним следует все то же самое, но сказанное вразрядку.
Много лет тому назад я еще пытался напомнить своей супруге, что у меня никогда не было ни одного штрафного очка за неправильную езду, что я владею искусством вождения с юных лет, что у меня столько же глаз, сколько и у нее, и даже больше, поэтому нет никакого смысла во всех этих семейных восклицательных знаках во время езды. Но в последние десять лет я оставил эти усилия. В конце концов, у меня есть право на некоторое попустительство в области пропаганды; впрочем, это, скорее, даже не вопрос пропаганды, а проблема эмоций, как вражда арабов по отношению к нам.
Если память мне не изменяет, женушка уже получила четыре предупреждения за нарушение правил вождения. Однако система пробивания дырок в правах у нас в семье не работает. Вот, к примеру, мы едем по очень тихой и узкой улице, как вдруг женушка издает оглушающий панический возглас:
— Эфраим! Эфраим!
Я тут же разламываю руль на мелкие кусочки, выезжаю на мостовую, с грохотом давлю пару мусорных ящиков и натыкаюсь на железные шторы какой-то прачечной. Потом заглушаю остатки двигателя и озираюсь — вокруг ни одной живой души и ни одной машины в пределах досягаемости, улица пустынна, как Верхняя Галилея.
— Зачем же ты кричала? — спрашиваю я жену с удивлением, смешанным с подавленным гневом. — Зачем?
— Ты невнимательный.
И, глубоко вздохнув, она добавляет:
— Как ты водишь? Как ты водишь?
Она застегивает ремень безопасности медленными многозначительными движениями.
Дети, разумеется, находятся под влиянием мамочки до такой степени, что это вызывает беспокойство. Первый вопль, изданный моей дочерью Рананой, был, если не ошибаюсь, «едь, едь», изданный ею по дороге из роддома.
Ее дедушка тоже уже знает, что я езжу как сумасшедший, как сумасшедший. В конце зимы тесть, решив доверительно со мной поговорить, отозвал меня в сторону:
— Сынок, ты загружен работой ради заработка, пусть моя дочка водит вместо тебя.
Молодежь тоже требует своей партии в хоре.
— Папа, — поют с заднего сиденья, — ты очень нервный, дай маме руль.
Частенько они посылают меня на курсы. Мое самоуважение уже давно распростерто в дорожной пыли. Я обратил внимание, что каждый раз, когда я возвращаюсь из города, мой средний сын Амир кричит всем:
— Это всего лишь папа, ничего не случилось…
Почему «всего лишь» и почему что-то должно случиться? Их мать, с четырьмя дырками в правах, подливает масла в огонь. В процессе семейных поездок она цедит мне:
— Ой я буду рада, если мы сейчас получим штраф! Ой я буду рада!
Или:
— Это тебе будет стоить прав! Будет стоить прав!
Она спокойна, по ее словам, только когда водит сама. Не раз она силой вырывала у меня руль в атмосфере полной истерики под бурные аплодисменты галерки. Пока писался этот рассказ, она дважды сталкивалась с грузовиками и один раз — с роялем, свалила автоматический счетчик на стоянке и задавила бесчисленное количество котом. Четыре дырки.
— Это из-за того, — объясняет она после каждой аварии, — что ты своей халатностью сбиваешь меня с правильного вождения…
В последнее время наша собака Мими тоже примкнула к заговору. Я заметил, что на резких поворотах она выдает в окно два резких «гав»:
— Гав! ГАВ!
По мнению жены, она хочет сказать, чтобы я держал руль двумя руками, как любой нормальный человек.
Иногда я удостаиваюсь замечания постфактум. Например, когда я элегантно и безукоризненно объехал нескольких спокойных пешеходов, жена спросила меня с нарочитой иронией:
— Ты их видел? Ты вообще их видел?
Ну, конечно, видел, иначе я бы их раздавил, правильно?
— Ради Бога, с какой скоростью ты едешь, с какой скоростью?
— Сорок пять километров в час.
— Ты хочешь кончить свои дни в больнице? В больнице?
Ее средняя скорость — 110. В прошлом месяце она конфисковала машину в личных целях и ракетой понеслась в супер покупать йогурты. По дороге в нее кто-то въехал сбоку, и машина безвозвратно превратилась в гармошку.
Женушка оставила автомобиль без руля, и ее обвиняющие глаза, как два факела, сопровождали меня в течение всех недель, посвященных ремонту. Ее взгляд говорил: «Представь себе, несчастный, что было бы, если б за рулем, не дай Бог, оказался ты!»
