— Ты права, — неожиданно согласилась Пендери. — Это только моя вина и ничья больше.
Чувствуя, что та готова признаться, Райна спросила:
— Даже не Эдвина?
Элан, взглянув на нее, отвела глаза.
— Конечно, это его вина, но если бы я по глупости не оказалась одна в лесу, этого бы не случилось.
Когда-нибудь, но не сейчас, она скажет правду. В этом Райна не сомневалась. Вздохнув, саксонка тоже поднялась.
— Я знаю, что другое ты хотела услышать, Райна, но именно это со мной произошло. Поверь мне.
Что толку спорить? Это ничего не даст. Отвернувшись от Элан, она снова стала прислушиваться к разговору в зале. Оттуда доносился приглушенный разговор, словно ряды гостей поредели. Девушка осторожно выглянула из-за ширмы. Еще недавно возле помоста толпилась добрая сотня рыцарей, а сейчас их было не больше дюжины.
Что произошло за то время, когда она занималась Элан? Сказано ли было о чем-нибудь важном? Саксонка посмотрела на Максена и короля, сэра Гая и Пендери-старшего, окинула взглядом остальных. Все говорили одновременно и негромко, так что не удавалось разобрать слова.
— Что они болтают? — повиснув на Райне, спросила Элан.
— Я ничего не могу разобрать.
Райна и Элан отошли от ширмы.
— А как ты думаешь, о чем они говорят?
— Обсуждают свой поход. Я в этом уверена.
Выпятив живот, Элан прислонилась к спинке кровати и медленно опустилась на нее.
— Надо молиться, — она сложила руки перед собой. — А ты?
Молящаяся Элан? Та Пендери, которую она знала, даже и помыслить не могла об этом. Но ведь тут любовь, не так ли? А любовь может круто изменить всю жизнь.
— Я буду молиться с тобой, — наконец сказала саксонка и опустилась на колени.
— Мы почти стали подругами, да? — осторожно спросила норманнка и, закрыв глаза, зашевелила губами.
«Странные какие-то подруги», — подумала Райна, но не стала в это углубляться. Мир всегда лучше ссоры.
— Что будет? — спросила Райна, когда после ночной прогулки с королем возвратился Максен.
Вытянувшись рядом с ней на соломенной подстилке в зале, рыцарь прижал ее к себе:
— Что будет, или что я сделаю?
— Не увиливай от ответа.
— Ну, наверно, все-таки сражение, хотя я дал королю повод для размышления.
— Ну и как?
— Ты помнишь, я говорил, что готов пожертвовать Этчевери, если это приведет к миру?
— Конечно, помню.
— Вот об этом я и говорил с Вильгельмом.
Сердце девушки зашлось от боли — так она боялась за человека, которого любила больше всего на свете.
— И что он ответил?
— Король назвал меня трусом.
Гнев охватил девушку:
— Он испытывал тебя.
— Это я знаю, но когда Вильгельм сказал, что кровожадный воин Гастингса мертв и что я должен был оставаться в монастыре, я понял, что обязан доказать обратное.
— Но это в тебе в самом деле умерло, поэтому ты не можешь доказать, что король ошибается.
— Неужто не могу?
Он покачал головой:
— Я молю Бога, чтобы это оказалось правдой, но во мне еще остались сомнения. Я чувствовал это, сражаясь с Анселем.
Она задрожала от ужаса, вспомнив страшный поединок. Смерть негодяя — облегчение для всех, но, исполняя свой долг, Максен казался не человеком. Он ничем не отличался от кровожадных хищников. Наверно, он будет таким в сражении с Эдвином. Неужели ее возлюбленный не изменился?
— Нет, — сказала девушка. — Есть разница в убийстве человека, достойного смерти, и невинного. При Гастингсе ты этого еще не понимал, но сейчас — другое дело.
Пендери ласково коснулся ее.
— Ты поддерживаешь во мне бодрость духа, дорогая моя саксонка, — пробормотал он, явно не желая спорить.
— Ну и что ты сделаешь? — не унималась она.
Рыцарь вздохнул:
— Я поеду вместе с ним и буду молиться, чтобы армия Эдвина оказалась сильной. Тогда король всерьез задумается над тем, что я предлагаю.
Для Вильгельма, как думала Райна, важно только то, могуч или слаб Эдвин. Тут уж о мире и говорить не приходится.
— Ты все еще считаешь, что можно обойтись и без кровопролития? — спросила она.
— Надежда слабая, — вздохнул Пендери, — хотя Вильгельма донимают постоянные мятежи, но с каждой военной удачей его мощь растет. Победа над Харволфсоном будет для него самым великим событием.
Райна прижалась к нему:
— Я боюсь за тебя, Максен.
— Не думай об этом.
Он был прав. Ведь она сама сказала Элан, что женщины должны казаться сильными. Закрыв глаза, Райна подумала, что опять нарушила данное себе обещание рассказать Пендери о зачатии. Утром рано рыцари уйдут в поход, а накануне его и предстоящего сражения нельзя говорить об этом. Да и ложь ее откроется. Он рассердится, что она сразу не сказала правду. А гнев делает нетвердой руку в битве. Потом — она надеялась, что час придет, — Максен узнает правду.
Глава 29
— Я не хочу идти! — взвыла Элан. — Не заставляй меня. Я не могу видеть человека, который сотворил со мной такое!
Она прижала руку к раздувшемуся животу.
— Я не прошу, — глухо бросил Пендери-отец. — Я говорю. Ты увидишь своими глазами смерть негодяя!
— Мне хватит того, что он умрет, — не сдавалась дочь.
— А мне нет. Теперь собирай вещи и готовься в путь.
Максен вместе с Райной вошел в зал, неся с собой свежесть раннего утра.
— Ей нельзя уже ездить верхом, — вмешался рыцарь, который слышал обрывки разговора.
Отец резко повернулся к нему.
— Ты боишься, что она потеряет внебрачного ребенка? — взревел он. — Да это же лучшее, чего можно желать!
Сын остановился в нескольких шагах от отца:
— Это риск не только для ребенка, но и для Элан.
Лицо старого вояки, закаленного в постоянных сражениях, побагровело от гнева:
— Элан — моя плоть и кровь. Она, хоть и женщина, но унаследовала мою силу.
— Она беременная женщина, — уточнил Максен, повысив голос. — И останется в Этчевери.
Отец словно потерял дар речи, но, придя в себя, упрямо вскинул голову:
— А я говорю, она поедет!
«Господи, пресвятая Матерь божья! — встревожилась Райна. — Неужели отец и сын затеют потасовку?»
Максен, не мигая, смотрел в глаза отца.
