Мы с Пух стали выгребать из болота.
— Прости за одежду, — я стал стряхивать с нее нитки мха.
— А, пустяки, — отмахнулась она. — Тебе тоже лучше переодеться, не то Стейси подумает, что ты собирался дать деру через болота.
— Да ну его.
Вдруг Пух отступила на шаг, осмотрев меня с ног до головы.
— Теперь уж ты точно не Ширли Темпл.
Я подобным же образом смерил ее взглядом.
— Да и ты уже не похоже на прежнюю пропойцу!
Какой-то миг мы молчали, не сводя друг с друга глаз.
— Я обязательно навещу тебя у Глэда, как только устроюсь в Голливуде.
— И я заеду к тебе, — игриво отвечал я. — Может, найдешь и для меня рольку?
Она подставила ладонь, и мы ударили по рукам.
— Только… — приподнялась она на цыпочки и жарко зашептала мне в ухо: — Надо заплатить, если хочешь улестить.
— Запросто! — откликнулся я таким же заговорщическим шепотом. Минуту мы не выпускали друг друга, прислушиваясь к дыханию друг друга, сбившемуся после беготни и кувыркания в болоте.
Наконец мы медленно ослабили объятия.
— Хотела бы видеть сейчас рожу Лаймона, — рассмеялась она.
— А я — не очень, хотя зрелище, должно быть, было бы преуморительное, — откликнулся я.
— Да, ты же не знаешь…
— А что с ним?
— В тюряге. Ты совсем свернул ему крышу набекрень. Он поехал в город и залез под юбку какой-то девчонке, чтобы убедиться, что в этот раз глаза его не обманывают… а она оказалась дочкой шерифа. Единственной! Так что этот срок он будет наматывать до самого Армагеддона!
— Ну…
Мы вздохнули, опустив головы на прощание.
— Спасибо тебе, Пух.
Она кивнула и побрела прочь.
— А Ле Люп правда платил тебе только куклами Барби? — вдруг бросила она за плечо.
— Слово дракона. То есть ящерицы. Вернее быть не может.
— Ну и тип…
И она побрела прочь.
— Держись. — пожелал я.
— А как же, — махнула она рукой и скрылась в высокой траве.
Я возобновил свои вахты, не пропуская ни единого грузовика на дороге. Попутно наблюдал ночное небо, изучал жизнь многочисленных млекопитающих, амфибий, птиц и рептилий этой местности, поскольку для условного сигнала Глэд мог воспользоваться магией чокто.
Я бросил пить и нюхать клей, отчего целую неделю ломало, но я прошел через это.
Миновал месяц, с наступлением лета дикие азалии, горный лавр, лилии и вороний глаз развернулись во всем своем головокружительном блеске. Каждую минуту я был настороже, прислушиваясь к земле и окружающему миру. Даже мои клиенты заметили происходящие во мне перемены.
Я стал отдавать всю свою добычу — теперь даже пьяные дальнобойщики стали совать мне чаевые.
— Ты ходишь, точно у тебя под ногами угли, а в заднице кочерга, — прокомментировал мое поведение Стейси, когда я сидел у него между ног, а он в очередной раз брил мне голову.
Я кивнул и подавил улыбку.
После того как ничего определенного не проявилось, червь сомнения прокрался в мои мысли.
А что, если Пух никогда и не встречалась с Глэдом?
Ведь она снова спрашивала про деньги Ле Люпа. Может, она появлялась лишь затем, чтобы выяснить, не припрятано ли у меня где кубышки?
Если даже она и видела Глэда, то вполне могла соврать ему, что меня здесь давно уже нет.
Чем больше я думал об этом, чем чаще прокручивал заново наш разговор, тем упорнее приходил к единственному выводу: меня опять надули.
Почему Глэд не выслал за мной сразу? Какая причина могла остановить его? «Сиди тихо». Что это значит? Он должен был дать хоть какие-то инструкции, поделиться планом, стратегией. Почему ни слова о Саре? Это имя прозвучало бы как пароль — он должен был хотя бы упомянуть ее, сказать, как она беспокоится, хоть что-нибудь, в конце концов!
Определенно, меня опять обставили.
День за днем я вел торг с самим собой за последнюю надежду. Я словно пытался заключить сам с собой сделку. И каждый день я обнаруживал как минимум от пяти до двадцати предзнаменований близкого спасения.
Стейси вынес свой телевизор, рацию и кресло во двор, потому что с наступлением жары стал обливаться потом, который ручейком вытекал под треснувшее днище трейлера. Это была такая жуткая смесь сахара, свиного сала и прочих запахов, что, точно дудочка крысолова, привлекала полевок, землероек, енотов, кротов, крыс, белок, тушканчиков, кроликов и горностаев. Среди них попалась и одинокая летучая мышь, которая было присоединилась к сородичам, но, не найдя ничего интересного, взгромоздилась на кресло Стейси и стала смотреть вместе с нами душещипательный бразильский сериал. Этот нетопырь был воспринят как знак от Глэда, и я тут же начал готовиться к освобождению.
Дошли слухи, что какой-то белохвостый олень обрюхатил проститутку со стоянки, по пути в дайнер. Маленькие рожки уже отчетливо проступали под туго натянутым животом. Я тут же увидел в этом магический сигнал племени чокто.
Одному из наших токсикоманов неожиданно попался чудесный тюбик обувного клея — сколько из него не выдавливай, он всегда оставался полным. Я не стал объяснять восторженному собрату, что это еще один знак со стороны «Глэдинг ИТД…», чтобы он не благословил попусту за это чудо Аллаха Всемогущего и не превратился в сурового мусульманского аскета.
Но даже, невзирая на все очевидные подтверждения близкой свободы, которая может прийти со дня на день, ни Глэд, ни кто другой из «Голубятни» до сих пор не добрался до «Трех Клюк».
После почти двух месяцев непрерывного получения тысяч сигналов, знаков и намеков из окружающего мира я, наконец, сидя с фляжкой семидесятипятиградусного пойла, украденного у дальнобойщика, принял окончательное решение: Пух солгала.
Сидя в гамаке, я поднял серебряную флягу, будто бы чокаясь с Пух:
— За обезглавленных Барби!
Набрав полный рот горючей жидкости, я с усилием протолкнул ее в горло и тут же произнес новый тост:
— За Сару.
Затем, хлебнув еще несколько раз без всяких речей и приветствий, я распластался в беспамятстве под тяжелым покровом ночи.
Я стал дышать клеем и питаться одним самогоном с упорством приговоренного. Чтобы обеспечить свои нарастающие потребности, я надрывался на работе, не упуская ни одного клиента и ни одной возможности прибрать к рукам его лопатник. Стейси относился к моему преступному рвению отечески снисходительно. Стоило появиться разъяренному водиле с заявлением, что я свистнул его бумажник, как Стейси приходил в негодование, устраивая целый спектакль: лопотал какой-то вздор на португальском и, гневно топая, уходил, чтобы появиться с украденным. Кошелек, естественно, оказывался пуст, за что он рассыпался в извинениях, выражал соболезнования и неизменно предлагал вызвать шерифа. Водители так же неизменно отклоняли предложение, забирали свои порожние мошны и мрачно исчезали.
