Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
Марина молча протянула ей руку. Дмитрий Олегович, превозмогая отвращение (неизвестно, чем больны эти лучшие подруги гигантских сортирных крыс!) принял из её рук короткий острый кинжальчик и последовал примеру Бойцов.
— Кровные братья и кровные сёстры. Дикость какая! Каменный век. Какие вы недалёкие, унылые и неинтересные, — капризно сказал Миша. — Я хотел перенести нас всех в волшебный мир грёз, а вы... Ну пойдёмте, что ли, присядем.
На кухне было чуть чище, чем в прошлый раз: со стола недавно убрали, посуду помыли, и стульев хватило всем.
— Ну что ж, давайте познакомимся поближе, — заулыбался Миша, поигрывая ямочками на небритых щеках. Всё это выглядело бы беспомощно и жалко, если бы не производило нужный эффект. Дмитрий Олегович впился ногтями в свежую ранку на руке, очнулся и отчеканил:
— Это — ваши давние подружки, бывшие крысы, мои уважаемые кредиторы, Бойцы команды мунгов, Марина и Галина Гусевы. Я, как и обещал, привёл их к вам. Ваша очередь.
— Мне, право, даже как-то неловко... — протянул Миша, оглядывая сидящих за столом. — Всё-таки тут твой учитель — вы же его учитель, верно? Да, я не ошибся. Тут твой покойный учитель, тут твои непримиримые враги, а ты при них так серьёзно лопухнулся!
Марина с Галиной дружно фыркнули.
— Кстати, а почему вы его до сих пор не убили? Честно говоря, отправляя его к вам, я на это очень рассчитывал, — продолжал Миша.
— Вот тут уже ты серьёзно лопухнулся. Сначала — обещанное. Потом они меня убьют, — спокойным, будничным тоном сказал Дмитрий Олегович. — Итак, договор, подписанный моими родителями, гласил...
— Гласил? Он сказал — гласил? — переспросил Миша, поворачиваясь к Коле.
— Или голосил? — отвечал тот. — Разве кто-то здесь голосил? Я вот не слышал.
— Странный он у вас какой-то, — обращаясь к Эрикссону, сказал Миша, — слышит потусторонние голоса. Говорят, такое бывает за несколько часов до повышения по службе. Верно?
Дмитрий Олегович ещё глубже впился ногтями в порез. Сёстры Гусевы мирно дремали на своих стульях. Учитель... скорее притворялся, что дремлет, но кто его знает?
— Повышение по службе — удел неудачников, — переняв интонации Миши, заговорил Дмитрий Олегович. — Меня же ждёт удивительный мир. Мир, в котором не существует ничего, кроме моей силы и моей воли. Американские горки разума. Аквапарк чистой энергии. Я буду галактикой и в каждый момент существования смогу находится в миллиарде разных точек себя — одной только силой сознания.
— Что это значит — в миллиарде разных точек? — с интересом переспросил Коля.
— Кем захочу — тем и буду. Вот что значит. Захочу — буду тобой. Но это вряд ли. Захочу — стану бабочкой. Долечу до цветка, стану цветком. Стану влюблённой парой. Стану океанской волной, смывающей целые материки. Потом солнцем. Потом коралловым полипом.
— Полипом-то зачем? — удивился Миша.
— Для разнообразия. И потом, мне всегда было интересно узнать, что чувствуют эти твари.
— И как, значит, называется мир, в который ты попадёшь? — спросил Коля. Ему очень захотелось стать бабочкой, цветком, кораллом, волной — кем угодно, только не бывшим шемобором, день за днём сожалеющим о сумасбродном поступке, перечеркнувшем всю его жизнь.
— Этот мир назовут моим именем!
— Кто же подарил тебе счастливый билет? — поинтересовался Миша.
— А вот они, — весело ответил Дмитрий Олегович, указывая на сестёр Гусевых. — Настойчиво предлагают занять их место на том свете. Вот только сегодня учитель открыл мне глаза на истину. Крысиного ада, о котором так долго твердили мы, недалёкие, не существует. Вместо него есть свобода, свобода без границ. Только не все в состоянии пережить такой масштаб. Старушкам, например, тупо хочется отправиться после смерти в некое скучное подобие жизни — мунги, что с них взять.
— Забавно. Но ты один. А их двое, — облизав губы, прошептал Коля. — Им выгоднее поменяться с нами.
— Ну выбирайте, кто из вас составит мне компанию. Мне всё равно. Каждый из нас попадёт в свой мир.
Миша вздрогнул: в свой мир? Где не будет этого слабака, бесконечно сожалеющего о том, чего не исправить?
— Договор! — почти крикнул Коля. — Договор его родителей! Мишка, ну скажи ты ему, про что он был, и пусть проваливает. Мы Бойцов придержим. Ну?
Дмитрий Олегович красиво засомневался и даже заставил уговаривать себя — теперь, когда Коля произнёс за него самое главное, можно было слегка по играть.
Бойцы дремали, Эрикссон вообще стал похож на манекен: как будто его свободный дух покинул эту скучную кухню ради более интересных картинок и разговоров.
Наконец Дмитрий Олегович сдался.
— Всё, я понял, эта шарманка не закончится никогда, если я вам не уступлю! — простонал он и прикрыл рукой глаза. Миша с жалостью взглянул на него: интересный противник, хорошо сопротивлялся, но сдулся, как и все остальные. Нет, решительно пора отправляться куданибудь подальше отсюда, в свой собственный мир.
— Ну, слушай, — зажмурившись, будто прокручивая перед глазами картину давно минувших дней, сказал изгнанник. — «Ребёнок станет шемобором сразу после смерти г-на и г-жи Маркиных».
— После смерти? В каком смысле? Что там было дальше?
— Всё. Три экземпляра, подпись. И в доме твоих стариков появляется маленькое чудовище, которое они воспитывают как родное дитя.
— Зачем они только согласились? Впустить в свой дом убийцу, растить его. Всё знать и ни о чём ему не рассказать. Почему же чудовище не могло появиться уже взрослым? Ведь могло же?
Коля и Миша лишь развели руками: мол, знать не знаем, не наше это дело. За них ответил Эрикссон (он, разумеется, не покидал кухню ни на мгновение):
— Могло. Но постепенное развитие и обычных детей, и чудовищ существует для того, чтобы адаптация в материальном мире происходила безболезненно.
— Чья адаптация? — переспросил Дмитрий Олегович.
— Человека. Мунга. Шемобора. В смысле, любого ребёнка. Представь, если ты приходишь в мир сразу взрослым. Но бессознательным. Внешне ты такой же, как остальные, абсолютно самостоятельный, но не знаешь, что с этой самостоятельностью делать. Ходишь, агукаешь, бьёшь сограждан по головам. А они потешаются над твоей беспомощностью, обманывают тебя, а потом порабощают. И никакой жалости не испытывают: ты ведь такой же, как они. Неизвестно, сколько тебе лет: пять или двадцать пять. А когда развитие происходит постепенно, то люди в большинстве своём готовы дать фору тому, кто младше и слабее.
— Или застроить салагу. По нему же видно, что он мелкий и сдачи не даст, — вмешался Коля.
— За маленького может заступиться родитель, — возразил Эрикссон.
— И в этом, что ли, весь смысл родительства? — хмыкнул Коля.
— Нет. Смысл родительства — в том, чтобы любить кого-то больше, чем самого себя, и отдавать ему себя всего. Обычно людям проще отдавать себя тому, кто, как им кажется, является их частицей, их кровиночкой.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
