Было очень холодно, сухой ветер трепал черно-серые вороньи перья, рассыпанные на снегу, и платье мертвой женщины, то раздувая его подол, то облепляя вокруг бедер, словно пытался оживить ее.
Долгие минуты все стояли и смотрели. Могучая кобыла Папиша-Деревенского покорно ждала, будто вросла копытами в землю. Мускулы ее дрожали от напряжения, от пахучей шкуры поднимался пар.
Ализа Папиш первой подошла к Юдит и, ухватив ее за кисти рук, потянула на себя. Моше направился в сарай с инструментами и принес оттуда топор и точильный камень. Не обращая никакого внимания на воронов, осыпавших его сверху градом хриплых проклятий, Рабинович принялся оттачивать широкое лезвие размеренными движениями палача.
Глава 23
Мама умерла, когда мне было десять лет. Лучше всего я запомнил ту ночную поездку по заснеженным дорогам и нас, завернутых в груду армейских одеял и молчащих.
Рука Наоми сжимала мою ладонь, а ее визгливый ребенок ревел не переставая на коленях у Меира. Он был настолько истеричен и громогласен, что Яаков, встретивший нас у въезда в деревню, вызвался приглядеть за ним во время похорон, так как сам он принимать в них участие не собирался.
— Его плач помешает тебе быть с Юдит, — сказал он.
— Я тоже могу с ним остаться, — поспешно предложил Меир.
— Ты пойдешь со мной, — отрезала Наоми и отдала Шейнфельду ребенка. — Спасибо, Яаков.
Младенец все надрывался, и Яаков пытался его успокоить.
Сперва он насвистывал ему, потом складывал бумажные кораблики из квадратов желтой бумаги, что вновь завелись в его карманах. В конце концов, Яаков завернул ребенка в одеяло, которое вышил когда-то для меня, и вынес на прогулку по заснеженному полю.
Там, на месте будущей автобусной остановки, Шейнфельд сунул младенцу в рот, на манер соски, кусочек печенья и принялся расхаживать из стороны в сторону, покачивая крикливый сверток.
Когда несносный ребенок наконец замолчал, Яаков повернул голову и увидел людей, возвращавшихся с кладбища. Они шли маленькими группками и тихо переговаривались меж собой, а телега, медленно плывущая за ними, оставляла за собой две длинные полосы и цепочки следов.
— Заходите, друзья, заходите, — пробормотал Яаков. Он расстелил на снегу свою куртку, уложил на нее ребенка, опустился на колени и заплакал.
Внезапно солнце выглянуло из-за туч. Лучи его коснулись искрящегося снега, и когда пустая телега поравнялась с Яаковом, он вновь увидел Юдит, медленно плывущую по зеленому с золотом морю, не знающему берегов.
