Я встала, дрожа от холода, дошла до отхожего места, расположенного рядом с моей спальней, и разбила лед, которым уже покрылась вода в миске для умывания. Затем я задумалась — красное или голубое. Красно-бурое платье, отороченное мехом выдры, было теплым, но в последнее время я надевала его слишком часто. Значит, голубое, с облегающей сорочкой сливочного цвета. Я выпустила рукава, чтобы была видна их изящная вышивка, и надела на пальцы кольца — серебряное с перламутром, подаренное мне когда-то несчастной королевой, витое золотое с гранатом и еще одно, серебряное с хрусталем. Они вспыхнули огнем и засияли на моей руке.
Легко обрести покой в повторяющейся обыденности, особенно когда тебя преследуют незваные мысли. Размышляя о своей жизни, я кое-что утаиваю. Одни воспоминания уже позабылись, а другие слишком личные, чтобы я могла говорить о них.
Потом ко мне входит хмурая темноглазая Финелла, чтобы расчесать мне волосы, — они по-прежнему отливают бронзой, и в них все еще не появилось серебряных нитей. Жаль скрывать их под накидкой, но вдовствующая королева не может разгуливать с непокрытой головой, как девочка. Я ощущаю мягкость шелка, когда Финелла набрасывает его мне на голову и, обхватив подбородок, закидывает его концы мне за плечи. Стальное зеркало свидетельствует о том, как кремовый оттенок накидки идет к цвету моего лица.
Я медлю. Кожа у меня все еще гладкая, скулы высокие и крепкие. Лишь возле губ пролегли мелкие морщинки, свидетельствующие о пережитых горестях, да у глаз несколько складок, напоминающих мне о былых радостях. Мои глаза напоминают мне Боде — такие же голубые с серебристыми прожилками.
В утренней прохладе я жду, когда Финелла набросит мне на плечи домашний плащ — мягкий плед кремовых, пурпурных и коричневых оттенков. Я сама закалываю его брошью — тройной спиралью, которую часто носил Макбет. Потом служанка отворяет дверь, и я, шурша юбками, выхожу наружу.
В зале — совсем не том, что мне снился, а с белеными деревянными стенами — я вижу незнакомого мне молодого человека, который сидит за столом с Дростаном. Оба встают, и юноша проливает кашу из своей миски. Ложка падает на пол, и он склоняется, чтобы поднять ее.
— Прибыл еще один гонец от Малькольма Мак Дункана, — говорит Дростан.
Юноша приветствует меня, и я, кивнув, делаю знак, чтобы он садился и продолжал есть. Он принимается уминать вареные яйца, сушеную говядину и кашу с маслом. Две гончие прыгают вокруг, радуясь моему приходу. Верный Диармид, принадлежавший еще моему мужу, осторожно пропихивает свою мохнатую голову мне под руку, а годовалый длинноногий и любопытный щенок Флан лакает пролитую кашу.
— И что нам прислал Малькольм на этот раз? — спрашиваю я. — Шелк? Сласти?
— Госпожа Грюада, — отвечает мальчик. — Король прислал тебе фиги.
— Странно, что они уцелели при твоем аппетите, — говорю я.
— И письменное послание, — добавляет Дростан и передает мне пергамент, запечатанный кроваво-красной печатью.
Текст написан на латыни черными чернилами.
— Малькольм Мак Дункан, король Шотландии, шлет свои приветствия госпоже Грюаде из Элгина, — начинаю читать я и с отвращением возвращаю пергамент Дростану. — Король Шотландии? Самозванец — вот он кто! А я для него всего лишь госпожа Элгина? Ха!
Дростан отводит меня в сторону, чтобы поговорить наедине:
— Малькольм любезно сообщает тебе, как владелице земель в Файфе, что он присоединяет Файф к своим владениям, поскольку твой двоюродный брат Мак Дуф скончался. Поэтому он собирается разместить свои войска в Абернете.
— Да будь они прокляты — и Мак Дуф, и Мак Дункан.
Дростан вздыхает:
— К тому же Малькольм подтверждает свои предшествующие заявления о том, что твой сын не является законным королем Шотландии и что Малькольм заставит его уступить. И еще он вновь предлагает тебе стать его супругой. — Он вновь разворачивает пергамент. — А если ты откажешься, он советует тебе проститься со всеми близкими и удалиться в монастырь.
— Женские монастыри существуют только в Англии, а туда я не поеду. К тому же снегопады в это время года препятствуют передвижению. А также приезду Малькольма сюда.
— Но вскоре горные перевалы откроются, — отвечает Дростан.
Я выхватываю у него послание, снова пробегаю его глазами и начинаю постукивать им по столу — тук-тук-тук.
— И никаких шелков? — Я кидаю взгляд на Дростана. — Только фиги?
— Ру, — произносит Дростан, — позволь мне переслать это Лулаху.
— Он все время настороже, — отвечаю я. — С ним находятся лучшие воины Макбета. К тому же Лулах скоро будет в Элгине — мы получили от него сообщение на прошлой неделе. Как только позволит погода, он вернется сюда с Ионы… — Я вздыхаю и скрещиваю руки на груди. — Если Большая Голова узнает о том, что мы задумали, и о том, что уже сделано моим сыном и людьми Макбета, он перестанет присылать мне шелка и предложения о замужестве.
— Возможно, — соглашается Дростан. — Но скорей всего он опорочит имя Макбета, запечатлев эту память в анналах и хрониках. И тебе это известно.
— Да. Но он должен знать, что я могу собрать войско и встретить его во всеоружии.
— Наверняка он догадывается, что ты не сделаешь этого во второй раз, — отвечает Дростан.
Тощий посланец короля продолжает жадно поглощать пищу. Мальчики в этом возрасте всегда испытывают повышенное чувство голода, и сердце у меня заныло, ибо я сама могла бы иметь сыновей, которые были бы его ровесниками. И поэтому я подхожу к столу и наливаю ему разогретого, приправленного специями эля.
Затем в зал входит Дермот. Он осушает чашу такого же эля, берет свою арфу, и пространство зала наполняют дивные звуки. Затем Дростан выводит из зала гонца, которому суждено вернуться, так и не получив ответа от госпожи Грюады, которая упорно продолжает называть себя вдовствующей королевой.
Появившаяся Биток, которая ведет теперь наше хозяйство, начинает бранить Финеллу за рассыпанные травы и цветы, что мы используем для ароматизации постельного белья. И они уходят, чтобы подмести пол и найти виновного. Я подозреваю, что это кто-нибудь из котов.
Я усаживаюсь в кресло с чашей горячего эля, собаки сворачиваются у моих ног, и я полностью погружаюсь в музыку. Послание узурпатора вновь пробудило во мне гнев и боль, которые еще не успели утихнуть. И, увы, музыка мало чем может здесь помочь.
Прошло семь лет между тем днем, когда ладьи Малькольма Кэнмора были обращены в бегство, и тем вечером, когда я увидела его снова. Макбет увидел его раньше — с того момента не прошло и четырех лет. С той встречи все и началось — она всех закрутила в вихре событий.
Я помогала снимать пробу со свежесваренного золотистого пива и заливалась смехом вместе с Биток и Эллой, которая приехала к нам из Бухана, где она жила вместе с Гириком и своими двумя дочерьми. Я смеялась, как девчонка, вместе со своими любимыми подругами, словно не была королевой, а они — знатными дамами. Мы следили за тем, чтобы слуги ни в чем нам не уступали и чтобы голова у них кружилась так же, как у нас; нам еще предстояло разбивать яйца и гадать для высоких темноволосых дочерей Эллы, которые в свои десять и двенадцать лет уже хотели знать, за кого выйдут замуж. И в этот самый день далеко на юге Малькольм Кэнмор со своими войсками перешел границу Шотландии.
