Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
– Я приезжала сюда два дня назад, – голос Хелене, бесцветный, робкий, едва слушался ее, – ты спал. Я почти всю ночь просидела рядом с тобой.
– Ну, так что? – он подошел к ней и взял за плечи, – ты не обнимешь меня? Всхлипнув, она обхватила его руками за шею, прижалась лбом к его плечу, все тело содрогалось от рыданий, – я не могу поверить, – шептала она, – я не могу поверить, что ты… ты сам… передо мной.
– Это я, кто же еще? – он гладил ее волосы, целовал их, вспоминая их аромат, – я привез тебе привет от всех твоих офицеров, от всех асов, сбитых над Волгой и над Москвой, над Днепром, над Минском и Белгородом. Они лишь от нас, не по своей воле вернувшихся в Россию, узнали, что погибли зря, и Великая Германия так никогда и не одержала победу, ради которой они дрались и пали. Я привез тебе прощальный привет от солдат, которые от голода и холода, от ран, физических и душевных, умерли в плену. Они тоже погибли за Германию, которой уже не существовало. Я привез тебе привет от тебя самой, командира лучшего полка истребителей Люфтваффе. От тебя, какой ты была в сорок втором году, когда я приехал к тебе по направлению из летного училища. Я привез тебе привет из нашей молодости, из лет, опаленных войной, но согретых нашей любовью, Лена. Но это еще не все, – он сделал паузу, – я привез тебе подарок. Вот, взгляни, – он с нежностью отстранил ее. – Это фото вырезала из газеты в сорок шестом году русская медсестра в госпитале по моей просьбе. Я услышал по радио, что ты приходила в камеру к Герингу в Нюрнберге, и понял, что ты жива, и благодарил судьбу, что ты не оказалась там же, где и я. Эта мысль поддерживала меня в самые трудные, первые годы плена. Эту фотографию я хранил, как зеницу ока, и скорее жизнь свою был готов отдать конвоиру, чем ее. Она была со мной, на моем сердце все это время и пережила все, что пришлось пережить мне. Она потерлась, твое изображение на ней едва различимо. Но теперь мне уже нет необходимости смотреть на нее, я могу смотреть на тебя, живую. Все такую же красивую и дорогую для меня. Я отдаю ее тебе, она из русского плена. И хоть ты была здесь, в моей душе, в моем сердце, ты была со мной там, и я берег тебя, как мог. Возьми.
Он протянул ей памятное, потертое, пожелтевшее фото из газеты 1946 года, неаккуратно вырезанное ножницами медсестры Клавы. Дрожащей рукой Хелене взяла его. Опустила глаза, слезы катились по ее щекам, она не могла сдержать их. Потом она подняла голову, провела ладонью по его лицу, поправила фуражку на его голове:
– Не так, – прошептала едва слышно. – Вот так. Вот так носил мой красивый и смелый майор Эрих Хартман, так носил командир эскадрильи «Рихтгофен», бессмертной эскадрильи, – потом помедлив, сообщила: – «Рихтгофен» снова в строю и она ждет вас, майор Хартман, когда вы примете над ней команду.
– «Рихтгофен»?! – он не поверил в то, что услышал, – «Рихтгофен» существует?! «Рихтгофен» меня ждет. Это невероятно! – он снова прижал Хелене к себе, – а ты? – спросил, затаив дыхание, – ты ждешь меня, Хелене?
– Ты не получил моего письма? – ответила она обеспокоенно, – я послала тебе письмо через Красный Крест…
– Я получил, – произнес он проникновенно, – я все прочел, Хелене. Но скажи сама, скажи сейчас. Ты ждала меня?
– Я только и делала, что ждала, – вздохнула она глубоко, – надеялась, не имея надежды, верила, когда не верил никто. Я ложилась спать и вставала только с одной мыслью, с одной надеждой, все остальное не имело значения. Все было второстепенно для меня. А ты? – она шутливо ударила его пальцами по спине, – я не верю, что ты хранил мне верность. В плену, наверное, тоже встречались женщины, – Хелене засмеялась, – вот я уже слышала про какую-то медсестру, которая с готовностью вырезала для тебя мою фотографию. Кто еще? Докладывайте, докладывайте, майор. Я все равно узнаю, рано или поздно.
– Да уж в плену, сплошь одни женщины, – он ответил язвительно, – хотя парочку я встретил. Помнишь нашу уборщицу из летного офицерского общежития в Минске, эту смешную Веру Соболеву? Теперь она, наверняка, выучилась и работает каким-нибудь важным руководителем, серьезная девушка оказалась. Она приносила мне еду в первые годы плена в Минске. Представь, она помнила Андриса. Она любила его, всерьез любила, а мы шутили над ней. Что Андрис? – он тронул Хелене за плечо, – ему все-таки не удалось… – он не договорил.
– Не удалось, – ответила Хелене глухо, – внесли в список погибших. Его отец умер. Анна живет теперь одна.
Эрих помолчал.
– А помнишь день рождения фон Грайма в Крыму, – продолжил он погодя, – и экскурсию, которая примирила нас после ссоры? Нам рассказывал о музее смотритель? Так вот, вообрази, его осудили за сотрудничество с немцами, и мы встретились с ним в сибирском лагере. Все эти годы он был мне близким другом. Мы вместе вспоминали тебя. Теперь он тоже освободился и уехал в Крым.
Она повернулась, рукав на ее блузе поднялся, Эрих увидел шрамы на запястье.
– Что это, Лена, – он прижал ее руки к груди, – зачем?
– Я думала, что ты погиб, не хотела жить, – призналась она, опустив голову, – теперь я понимаю, что если бы американцы меня не спасли, я потеряла бы намного больше, чем предполагала.
– Надо верить и жить, Хелене. Так всегда говорил мне мой друг Степан в лагере, – Эрих поцеловал шрамы на ее руках, – я вернулся, мы снова вместе. Я люблю тебя так же, как любил. И если ты согласна, то, не откладывая ни на день, ни на секунду, мы должны сделать то, что собирались еще во время войны. Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, Хелене. Мы и так потеряли слишком много времени. Вспомни, ты говорила об этом своей покойной матушке в Дрездене перед тем, как началась бомбардировка. Твоей мамы нет, но моя жива, она благословит нас. Ради памяти твоей матери, ради памяти всех, кто погиб, мы должны жить дальше, Хелене. И помнишь, как я сказал тебе после торжественного приема у Геринга? Роди мне сына, Лена.
– Сына? – Хелене с сомнением покачала головой, – но я ведь уже не так молода. К тому же мы столько пережили.
– Но надо постараться, госпожа оберст, – он радостно поцеловал ее в нос, – у вас всегда находятся отговорки. То генерал фон Грайм на проводе, то рейхсмаршал в Берлине, то русские истребители на подходе. Теперь кто? Тот американский генерал Норрис, который вызвал тебя на базу проводить испытания? Я хочу сына, Лена, все, хватит. Американцы же – не Геринг, американцы подождут.
Внизу хлопнула дверь. Эрих прислушался.
– Это мама, – сказал он, – ну, что, Хелене, ты согласна быть моей женой? Тогда идем к ней.
– Я согласилась еще на Рождество сорок четвертого, – улыбнулась она, стирая платком слезы, – куда теперь деваться? Отступать я не привыкла.
– Я тоже, – он взял ее за руку и повел вниз. Спустя три дня их обвенчали в церкви. В то утро она была в белом, и впервые за восемь лет, прошедших после войны, Эльза Аккерман, Анна фон Лауфенберг и даже горничная Зизи надели яркие, нарядные платья, чтоб больше уже никогда не возвращаться к трауру. Стояла теплая, солнечная погода. Лина Гейдрих прислала поздравительную открытку. Харальд Квандт и сын Лины, Клаус, оба в парадных летных мундирах, присутствовали на церемонии. От генерала Норриса и всего личного состава базы ВВС США прислали огромную корзину цветов. Ее букет поймала Анна и вскоре она обвенчалась с Харальдом.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
