17 октября 2002 года, Подмосковье
В тридцати километрах на юго-запад от Кривоколенного переулка, на Боровском шоссе, постепенно отходит ко сну двухэтажный особняк под веселой сиреневой черепицей. И как красиво отходит! Родион, горячо любимый отпрыск, укатил-таки на свою конференцию в Бомбей, откуда звонил уже трижды: все тип-топ, предки, не волнуйтесь, – и предки могут с чистой совестью расслабиться. К лешему надоевший телевизор! Тяжелые шторы задвинуты, стальные противоштормовые панели на окнах приведены в положение «ночь», посуда вымыта, постель разобрана, в проигрыватель заправлена шестерка лучших дисков.
В спальне горит тихий золотистый свет, и полковник… нет, не полковник, а просто Серега Мигунов, он же Ален, молодой и влюбленный, дурачится, танцует под музыку, энергично двигая бедрами и явно передразнивая чью-то исполнительскую манеру. Кажется, он еще и поет, вцепившись руками в воображаемую микрофонную стойку, – что-то энергичное и зажигательное. На полу стоит изрядно початая бутылка «Шато Марго», а перед Серегой Мигуновым сидит на кровати единственный зритель в короткой шелковой рубашке – нет, не просто законная и верная жена, а девушка его мечты, его Света. Или, точнее, – Варя. Все еще Варя. Варенька.
Когда песня кончается, из зрительного зала доносятся благосклонные аплодисменты, шелковая рубашка летит на сцену Со сцены летят домашние шорты, слышится смех и визг, и на какое-то время сцена и зрительный зал смешиваются в буйном коловращении.
Потом они лежат, уставшие и вдруг постаревшие, потягивают вино, вяло переговариваются. О Родионе, который…
«– Тебе не кажется, что он как-то уж слишком серьезно относится к своей научной работе?… Зарылся в книги, с лица сошел совсем… А вот к Ксении, похоже, охладел… Кстати, ее родители… как ты думаешь, может, стоит пригласить как-нибудь?…
– Да ну их. Если только на нейтральной территории. Ресторан какой-нибудь. Домой звать не будем, чужие люди все-таки… Не хочу.
– А как же ты тогда своих однокурсников сюда пригласить решился?…
– Ну-у, это я дал маху, конечно. Рисковал…
– Конечно, рисковал. Твой Катранов с какой-то радости вдруг стал названивать мне на мобильный.
– Во, гад. А мне с той поры не позвонил ни разу… И что он хочет? – Ничего… „Как поживаете“, „что нового“, „привет Сереге“… Странный он у тебя…
– Да ничего не странный. Втюхался, вот и все.
– М-м? В смысле?
– Катран втюхался в тебя. Втюхался.
– А-а. Вот я и говорю: рискуешь, дорогой… Ладно, шучу, шучу…»
Через минуту Света засыпает, а Мигунов беспокойно ворочается, кряхтит. Ни веселье, ни выпивка, ни секс не отвлекли его от тягостных мыслей.
На службе какая-то нервозная обстановка: вроде внеплановая инспекторская проверка наметилась – режим секретности, оперативно-служебная деятельность и все такое… Карточки ознакомления с документами поднимают, сверяют с записями в рабочих тетрадях, короче, нервы мотают… Может, это и не связано с Дичково, а может, именно оттуда ноги и растут… Как бы то ни было – попадешься под горячую руку на какой-то мелочи, сразу отправят в отставку. Это в лучшем случае… Надо подстраховаться на всякий случай. Вчера он заказал умельцу дяде Пете с Черкизовского рынка дубликат универсального электронного ключа. Тот выточил точную копию, без электронной начинки, разумеется. Да она и не нужна…
Заснуть не удается. Мигунов встает, прогуливается по комнатам, потом спускается в подвал. Это не подвал в обычном понимании – тут ни пыли, ни грязи, ни хлама. Скорей, это еще одна комната. Чисто, сухо и опрятно, пахнет деревом. Кажется, все в порядке… Из укромного местечка он извлекает желтый прямоугольник устаревшей флеш-карты. За долгие годы службы у офицера скапливается немало всякого хлама, от которого гражданские люди шарахаются, как черт от ладана, – десяток-другой патронов, штык-нож, граната «РГД-5», какой-нибудь «левый» ствол или такая вот «флешка», которую давно следовало уничтожить… В армии на все эти привычные предметы смотрят проще – снисходительнее, точнее, закрывают глаза до поры до времени, но если попадешь под горячую руку… «Флешку» следовало сжечь! Где же спички? Или зажигалка? Ни на верстаке, ни в ящиках, ни в карманах рабочей куртки источников огня не оказалось.
Мигунов поднялся наверх и лицом к лицу столкнулся со встревоженной Светланой.
– Что случилось, Сереженька? Почему ты не спишь?!
– Бессонница, – хмуро ответил он. И тут же сменил тон на более мягкий: – Не беспокойся, это ерунда…
Но Светлана нервно обняла его за шею, прижалась всем телом, и он ощутил, что тело жены бьет нервная дрожь.
– Бедненький! Пойдем в постель, я тебя обниму, согрею, ты сразу уснешь…
И хотя было непонятно – кто больше нуждался в успокоении, Мигунов вернулся в супружескую постель, обнялся с женой и заснул. Желтый прямоугольник со скошенным углом остался лежать на прикроватной тумбочке.
17 октября 2002 года, Москва
Капитан Юрий Евсеев в двенадцать ночи бредет по Кузнецкому бок о бок с девушкой Машей из газетного киоска и не знает толком, о чем с ней говорить. О политике? Она ведь, наверное, читает много газет… Или что там сейчас в газетах пишут? Гороскопы? Убийства на бытовой почве? Чушь какая. Но ведь личную жизнь надо как-то налаживать. Надо. Вот он и пытается. Налаживает.
– Слушай, я вот смотрю: киоскеры только и делают, что читают газеты и журналы, у вас же там их целые горы…
Капитан повернул голову к Маше и попытался проникнуться простыми и ясными линиями ее профиля.
– Иногда даже завидно становится: сиди, читай, никуда спешить не надо… А я вот как-то застрял в администрации на два часа, и… деваться некуда, попытался прочесть одну нашу центральную газету от корки до корки. Ты знаешь, прямо голова разболелась.
– Неинтересно, что ль? – спросила его девушка Маша.
– Не то что… Гадко просто. Словно грязную сплетню про соседа услышал. Вранье. И вранье такое неумелое… И бессмысленное, что самое главное.
Маша тряхнула головой и разом отмела все подозрения:
– Не, я газеты не читаю.
– А что делаешь? Книжку берешь с собой?
Она рассмеялась.
– Не, книжки я тоже не читаю, там пурга одна.
Юра тоже рассмеялся. Хотя и по другому поводу. По диаметрально противоположному поводу, можно сказать.
– А что делаешь тогда?
– Как чего?… Вот кроссворды, сканворды разгадываю. Не грузит. И полезно, с другой стороны. Развиваюсь… А чего смеешься? Чего-то не так?
– Я не смеюсь, – сказал Евсеев совершенно серьезно. Вот и дома мать все уши прожужжала: девушку тебе нужно, серьезную, красивую и простую, без кандибоберов (это она по поводу Шуры, конечно). Отец в разговоры не вступает, демонстрирует принцип мужского невмешательства, но лицо его делается такое… гхм, гхм… серьезное, что становится ясно: скоро они запоют дуэтом. Только Цезарь, дружище, молчит, не капает. Истинный друг человека. Но Цезарю проще, у него от заводчиков отбою нет, каждую неделю возят на случки со всякими особами королевских кровей…
