— Кость к кости, кровь к крови, — медленным речитативом завел он, взывая к Небесному Владыке и заклиная духов болезни и распада. — Как Паладин Небесный воткнул копье в землю, дабы не упасть, так пусть кости эти стоят крепко и несокрушимо. Как Стражи Ярких Врат связали железные кольчуги, дабы сражаться под Фаранделем, так и пусть сломанное сомкнется, срастется и укрепится. Испейте же чашу разочарования, о, черви мрака. Кость к кости, жила к жиле…
Над головой Дьюранда простиралось безбрежное небо. Небесное Око пронзало пелену облаков. С озера, громыхая, налетел шквал, омывая Дьюранда и город холодным дождем. Молодой рыцарь пробудился от кошмарных сновидений и, открыв глаза, обнаружил, что тягостное ощущение, будто по нему кто-то ползает, не исчезло. Напев Хагона не смолкал ни в пору Ночной Хвалы, ни во время Молитвы Заката или Последних Сумерек. Небеса наполнились звездами и идущая на убыль луна сверкала, точно только что отточенное лезвие.
Слепой Хагон не умолкал — он заклинал и молился, связывал и проклинал.
Во тьме в памяти Дьюранда проносились разные битвы: застывшее на изможденных лицах изумление, страх внезапной раны. Он вспомнил сэра Вэира на утесах Тернгира, сэра Гоула, лежащего на спине на Хеллеборском тракте; Керлака — юношу, так похожего на него самого, в Бауэрмиде — все они были мертвы.
Под воздействием знахарских ухищрений Хагона мысли у Дьюранда расплывались. Он снова лежал на камнях мостовой в воротах замка Акконель, слепой от крови и ошеломления.
Внезапно голос Хагона перешел в радостный шепот. Дьюранд лежал на спине, а Хагон возвышался над ним, весь красноватый в отсветах костра.
— Конечно-конечно, — произнес лекарь. — А я как раз воспользуюсь моментом, чтобы заняться костром. Говорят, кое-какие из этих снадобий лучше применять в горячем виде. Это ненадолго, конечно, и вы это учитывайте, но я все понимаю. Никто не скажет, что нет.
— Что-что? — ошеломленно переспросил Дьюранд.
Хагон шагнул в сторону, и ноздри Дьюранда наполнил аромат садовых цветов — а в следующий миг над ним уже склонялась Дорвен. Лицо ее качалось в отсветах пламени так близко от его щеки — почти касаясь. Черные блестящие глаза обшаривали его лицо.
— Ну что, не очень плохо? — спросил Дьюранд.
— Твои волосы, — проговорила она. Пальцы ее коснулись лысой макушки Дьюранда — а он и не замечал, что лекари побрили его, когда зашивали раны на голове.
— Ты снова выходишь из замка ночью, — сказал он.
— Мне так нравились кудри.
— Тебе лучше?
Дьюранд дивился на темное сияние ее глаз. Дорвен засмеялась — на краткий миг — и отвернулась, устремила взгляд на луну.
— Ты собираешься ехать за ним. Тебе не приходило в голову, что это сущее безумие?
Дьюранд облизнул губы.
— Ты спала? У тебя остается время спать? Среди всех этих поисков?
Снова слабый проблеск улыбки — на сей раз не коснувшейся глаз.
— Помнишь, что я говорила о моем брате? Я нашла многих других. Но он еще там. Зов слышен, когда утихают все остальные. — Она мельком глянула в сторону костра. — Изгибается во тьме, Дьюранд.
Дьюранд попытался покачать головой — помешала боль.
— Он не умер?
Теперь Дорвен глядела на запад — обугленный остов святилища.
— Он завис, — она точно стиснула что-то невидимое обеими руками, — в ребристой тьме. Связан. А вокруг — гогочут, насмехаются. Он не может ни бежать, ни улететь. — Она быстро-быстро перевела дыхание. — Вот какой сон о моем брате я видела.
Дьюранд открыл было рот, но заговорил не сразу.
— Дорвен, не все сны — вещие, — наконец произнес он. — Даже эти твои сны. Сейчас тяжелые дни — но они закончатся. Неудивительно, что ты о нем думаешь. Мы все делаем то, что должны. Мы все уладим.
— А мудрые женщины… — Она отвернулась от костра взглянуть на группку женщин, едва различимых за развалинами. — Они говорят, что от меня будет гораздо больше проку тут. Что из безумного путешествия бог весть куда ничего хорошего не получится. Что женщина понимает, какова ее ноша — и принимает ее, понимает, что можно исправить, а что остается только перетерпеть и выстрадать, что можно сохранить, а что мы должны отдать.
— Мы найдем лорда Морина. Утихомирим Радомора. Король, он придет нам на помощь. — Дьюранд крепко сжал ее руку. — Когда все закончится, мы снова сможем думать и дышать.
Дорвен снова посмотрела на него. Изогнувшись, Дьюранд различил женщин, что смотрели на них из-за плит святилища. Некоторые из них сжимали в грязных руках лопаты.
Дорвен склонилась над ним.
— Когда все закончится, — выдохнула она и крепко поцеловала Дьюранда в губы. Безумие — но он ничего на свете не желал так, как эту женщину. Он представлял себе маленький замок где-нибудь далеко-далеко. Замок, в котором он будет хозяином, а Дорвен — его женой. Руки ее скользнули по избитому лицу Дьюранда, лаская и сжимая его.
Горячая слеза упала на шею молодого рыцаря.
У Дорвен перехватило дыхание.
А еще через миг она уже пожелала Хагону удачи — и скрылась.
* * *
Дальше стало хуже. В иные моменты Дьюранд корчился и выгибался дугой на земле от боли — такой же острой, как в когтях Грачей. Он терял сознание и лежал, точно мертвый, а приходил в себя весь в поту, без капли надежды. Хагон держал его борцовским захватом, или выводил на его коже какие-то письмена, или мазал руки и ноги зловонными снадобьями. Знахарство — сущее безумие.
Уже за полночь Дьюранд стал осознавать, что к заунывным песнопениям Хагона примешивается какой-то новый звук — гулкий стук по плитам пола святилища. Тук… Тук… Тук… Сердца молодого рыцаря коснулся могильный хлад — он узнал этот медленный ритм: медный наконечник посоха ударял по камням все ближе и ближе к нему.
Хагон все так же покачивался и бормотал, точно был не только слеп, но и глух. Дьюранд вздрогнул, разобрав среди его бормотания слова:
— Шепотом Странника, что наделяет дорогу силой и вкладывает мироздание в руки сотворенного, соединяю я кость с костью и жилу с жилой.
И словно эти слова возвестили его появление — на плитах перед раненым в порыве холодного ветра появилось новое существо. Высокое, выше виселицы. Черная паломничья шляпа покачивалась в вышине, точно черная луна. Костлявый, переплетенный узлами вен кулак сжимал раздвоенную верхушку посоха.
У Дьюранда оборвалось дыхание.
Великан стояла за плечом Хагона, нависая над ним, но слепец продолжал бормотать, ничего не замечая, даже не вздрогнул. Дьюранд забился было, но в измочаленном теле не хватало уже сил даже пошевелиться. Со скрипом, подобным скрипу старого корабля, великан начал наклоняться над ним, все ниже и ниже. Черная луна качнулась вниз, загораживая от Дьюранда святилище, мироздание, небо. Из-за острых и тонких иголок зубов сочился смрад сточной канавы зимой.
