Глава 21
Квартал Сен-Ландри: остров на острове. — Париж готовится. — Анжелика и старый дядюшка, мост Нотр-Дам. — В Венсенне: двор ожидает
АНЖЕЛИКА задержалась на кухне, играя с Флоримоном, который теперь бодро ползал по всему дому, путаясь в длинном платьице. Маленькие кузены обожали малыша. Вместе с Барбой и служанкой из Беарна они так его избаловали, что теперь он чувствовал себя абсолютно счастливым, и его щечки снова округлились. Анжелика сшила для него красный чепчик, в котором его очаровательное личико, обрамленное черными кудрями, вызывало восторг всего семейства. Даже Ортанс растаяла, отметив, что дети в таком возрасте прелестны. Сама она — увы! — не имела средств, чтобы содержать домашнюю кормилицу, и ее дети возвращались к ней из деревни, только когда им исполнялось четыре года. В конечном счете, ведь не каждая женщина может выйти замуж за хромоногого изуродованного сеньора, нажившего состояние благодаря сделке с Сатаной, и уж лучше оставаться скромной женой прокурора, чем потерять душу.
Анжелика делала вид, что не слышит. Чтобы снискать расположение родных, она каждое утро отправлялась на мессу в не слишком веселой компании сестры и зятя. Она начинала понемногу знакомиться с обычаями Сите, населенного в основном судейскими.
Большинство из них придерживались строгого и размеренного образа жизни. Утром они торопились к мессе, затем спешили во Дворец правосудия, а к полудню возвращались к себе в конторы, где их ждали новые дела. Они прекрасно знали, как люди умеют лгать, ненавидеть и завидовать, и извлекали выгоду из низменных страстей и неприглядных человеческих качеств, но светлая сторона человеческой натуры была им неизвестна. Когда им хотелось развлечься, они шли на набережную играть в шары под изумленными взглядами прохожих, которых приводил в недоумение их профессиональный жаргон. По воскресеньям они с друзьями нанимали кареты и отправлялись за город, где у каждого служащего был клочок земли, часто с маленьким виноградником.
Если присмотреться, то становилось понятно, что они делили Сите с певчими собора Парижской Богоматери и проститутками с улицы Глатиньи. Знаменитый «Приют любви» находился рядом с Мельничным мостом, и шум мельничных колес заглушал звуки поцелуев и других, менее невинных развлечений.
В будние дни местность вокруг Дворца правосудия, собора Парижской Богоматери, приходов Сент-Эньян и Сен-Ландри кишела судебными исполнителями, прокурорами, судьями и советниками; черные шерстяные пальто или мантии, непременные брыжи. Судейские сновали взад и вперед со стопками документов, так называемых «полезных пачек», в руках и сумках, заполняя лестницы Дворца и прилегающие к нему улочки. Местом встреч их был кабачок «Черная голова». Там, над дымящимся рагу и пузатыми бутылками, сияли лоснящиеся физиономии судей.
На другом конце острова шумный Новый мост представлял собой тот Париж, который вызывал сильное возмущение служителей правосудия, видящих, как он процветает на фоне их повседневных забот и трудов.
Если на ту сторону реки отправляли с поручениями лакея, то скорость его возвращения зависела от песен, звучавших на Новом мосту.
Вокруг лавочек на мосту кипела суматоха, там рождались песни, стихи, пасквили и памфлеты. На Новом мосту знали все обо всех. И знатные люди научились остерегаться грязных листков, которые приносил оттуда ветер с Сены.
Однажды вечером, выходя из-за стола, пока остальные угощались айвовым и малиновым вином, Анжелика вытащила из своего кармана листок бумаги.
Она с недоумением посмотрела на него и с трудом вспомнила, что купила его за десять су у бедняка на Новом мосту, как раз тем самым утром, когда она решилась на тот ужасный поход в Тюильри. Кажется, это было так давно! Она машинально прочла вполголоса:
Давайте-ка заглянем во дворец:
Вот перед вами лжец искусный, вот — подлец;
Сарказма самого Рабле, боюсь, не хватит,
Чтоб посмеяться всласть над этой братией.
Глядите же: вот гении обмана,
Мятежников известных здесь немало.
Давайте поглядим на суматоху…
Ее прервали возмущенные вопли. Старый дядя мэтра Фалло, поперхнувшись, отставил в сторону стакан. Сам мэтр Фалло с неожиданной для него живостью, противоречащей его обычно высокомерному виду, вырвал у Анжелики из рук злополучный листок, скомкал его и вышвырнул за окно.
— Какой позор, сестра! — вскричал он. — Как вы могли принести в наш дом эту дрянь! Держу пари, вы купили его у одного из этих писак с Нового моста?
— Ну да. Мне сунули его в руку и потребовали десять су. Я не смогла отказать.
— Бесстыдство этих людей не имеет границ. Их перо не щадит даже судейских. И вот результат: грязных писак бросают в Бастилию, словно они — порядочные люди, а ведь даже черная тюрьма Шатле для них слишком хороша.
Муж Ортанс сопел, как разъяренный бык. Анжелика никогда бы не подумала, что он способен так разволноваться.
— Памфлеты, пасквили, песни — они завалили нас ими. Они не щадят никого — ни короля, ни двор, их не смущает даже богохульство.
— В мое время, — вмешался старый дядюшка Фалло, — эта порода писак только-только начинала распространяться. А сейчас они стали настоящими паразитами, позором нашей столицы.
