– Называй, как хочешь. Он отдал мне все, что имел, только бы избавиться от меня. И заставил пообещать, что я никогда не подойду к тебе и не скажу о хвосте.
– Значит, все это время он знал, что мой отец… – Нет, я не мог этого произнести. – Джентльмен? – Так звучало намного лучше.
– С того дня, да. Я рассказала. Он сказал, что не поверил бы мне, если б не какая-то книга некого мужчины, под названием…
– Дарвина? «Происхождение видов»?
– Что-то вроде. Он все время о ней говорил – сказал, что начинает видеть в ней смысл. Так вот, через какое-то время он, наверное, поверил, что я, возможно, не вру. Но все равно проклял меня и сказал, чтоб я больше не появлялась.
Не удивительно, что ее визит довершил безумие моего бедного отца: вскоре после того, как «Происхождение видов» перевернуло христианский мир, Пастор Фелпс пережил свой собственный, личный кризис. Представляю его страдания, когда он узнал, что все эти годы лелеял на груди полуобезьяну. Он, который так поносил саму идею, будто мы могли произойти иначе, нежели описано в Библии! Если ты знаешь более жестокую историю, мой благородный читатель, я хотел бы ее услышать.
– А дальше? – спросил я.
– Я отправилась к знахарю, и он мне все вправил – так что я опять смогла делать трюки. Я забыла о твоем существовании, – добавила она, все так же глядя в пол. – Вернее, попыталась.
– Откуда мне знать, что вы не лжете? – слабо молвил я в запоздалой, неожиданной попытке убедить себя, что все это обман. Я весьма отчетливо различал ужасный шум снаружи, в бальной зале.
– Неоткуда, – отрезала она. – Я вполне могу лгать. Может, лучше бы я лгала. Но, держу пари, у тебя есть шрам на копчике. И две странной формы ступни в этих твоих моднючих туфлях.
Я не мог этого отрицать.
И вот я наконец очутился в обществе моих давно потерянных настоящих родителей. Разве этого мало? Я посмотрел на отца. Несмотря на то что он стал вешалкой, смотрелся он – в своих рубашке с кружевами и красных панталонах – элегантно и подтянуто. В его позе ощущалось благородство. А почему нет? Ведь он погиб с доблестью – пытаясь спасти жизни нерожденного ребенка и женщины. Своей жены. Именно так – пусть их и не венчал священник. Я вдруг преисполнился неизмеримой гордости. Мне захотелось срочно забрать у отца полотенце: это унижало его – стоять перед нами, будто слуга. Или раб, с внезапным холодком подумал я, размышляя о судьбе, которую Капканн уготовил мне и моим возможным потомкам.
А затем Акробатка сделала нечто, глубоко меня тронувшее. Она наклонилась, обняла мартышку-джентльмена и поцеловала его в губы.
– Это была любовь, – медленно произнесла она. – Настоящая любовь. Между мной и им. – Она снова его поцеловала. – Ты это понимаешь? Ты можешь меня простить?
И тут необычайный покой, благополучие и благодать осенили меня. Они пришли из ниоткуда и до краев заполнили мое сердце.
– Тут нечего прощать, – ответил я.
И вдруг, словно из пустоты, возникла наряженная в меренгу фигура и схватила меня. Она прижала меня к своей роскошной груди, подобной тесту, и сжала так, что я еле мог вздохнуть.
Я задыхался от пивного угара в центре досуга. Мне не хватало свежего воздуха. Жар костра ударил в лицо, едва я шагнул за двери.
– Добро пожаловать! – раздался чей-то вопль. Как выяснилось, Гоуви, нагруженного поленьями. Вокруг нас летали искры; я безошибочно различил запах жженой шерсти.
– Эй, я по поводу обезьяны – ты купил ее у близнецов! – закричал я. – Я хочу ее вернуть! – Я сунул руку в карман и всучил Гоуви сотню евриков.
Гоуви выпрямился и заржал:
– Весьма заманчиво, приятель, – сказал он.
Доиграл хоуки-коуки, и из центра хлынула река народа, раскрасневшегося от алкоголя и веселья.
– Ну?
– Бери. – Он кивнул на костер. – Если сможешь ее оттуда вытащить, дружище.
Я посмотрел. И через дым и вихрящиеся хлопья пепла разглядел Гая Фокса на вершине костра – с щегольски загнутым вопросительным знаком хвоста. Башку обезьяны окружал нимб голубого пламени, а полотенце, висевшее на согнутой руке, превратилось в лоскут огня. Я застонал. И заорал на Гоуви:
– Господи боже! Ты не мог так поступить!
– Это еще почему? – прыснул тот. – Это всего лишь старая обезьяна, приятель. Горячая антикварная линия говорит – жутко древняя рухлядь. У него даже члена уже нет.
– Ты не мог его сжечь!
– Еще как мог, дружище, – ответил он. – Эй, какая муха тебя укусила? Возьми пивка и успокойся, братец. По-моему, чертовски оригинальная идея. Всякие старые тряпки и маски – полный отстой.
– Но это не просто обезьяна! – завопил я, наблюдая, как огненный нимб извивается вокруг обезьяньей башки. По моему лицу текла влага. Я вытер ее рукой и понял, что плачу. – Он… Он… Получеловек! Почти человек!
Гоуви все смеялся:
– Потому он у нас и Гай Фокс, приятель.
– Пойдем, – мягко сказал Норман, беря меня за локоть и уводя прочь. – Парни не плачут. – И вручил мне бумажную салфетку с Микки Маусом.
Мы с Фиалкой поцеловались.
– Храни вас Бог! – выдохнула Акробатка, обнимая рукой мартышку-джентльмена. – Нужно видеть любовь там, где можешь найти, и наслаждаться ею, пока можешь. Я так жила и не жалею.
– Разрешите представить мою мать? – спросил я у Фиалки. – Да… – Я не решался ее так назвать, но другого имени я не знал. – …Мама. Мама, это мисс Скрэби.
– Очень рада, – произнесла Акробатка.
– Счастлива познакомиться с вами, мадам, – отозвалась Фиалка, сделав милый реверанс.
– Я вижу, вы добрая молодая женщина, – продолжала моя мать. – Мой сын в надежных руках. Берегите его, мисс Скрэби. Я вижу: вы любите его, а он любит вас. – Мы с Фиалкой тайком переглянулись и залились глубоким румянцем. – А теперь я должна вас покинуть, – закончила она, подтягивая пачку и поправляя чулочки. – Я еще делаю скорпиона перед их полькой.
И она удалилась.
После короткого молчания, во время которого мы оба не знали, куда отвести взгляд, Фиалка прочистила горло.
– Они ищут тебя, – прошептала она. – У нас нет времени. Нужно бежать.
Я был озадачен:
– Кто ищет? Зачем?
Она не сразу ответила на мой вопрос. Вместо этого глянула мне в лицо и произнесла – медленно и осторожно:
– Мистер Фелпс, я… знаю… о вашем истинном происхождении.
О Боже. Сердце мое рухнуло на пол, внутри скрутилась Милдред.
– И? – Я дрожал. – Вы?…
– Конечно! – воскликнула она. – Я люблю вас еще больше!
Я распахнул объятия навстречу ее роскошным телесам и крепко прижал ее к себе – так, что на миг наши сердца забились как одно. Я заметил, что она плачет.
