Борисъ въ это время подходилъ къ партѣ. Геліодорскій взялъ его за руку.
— Позвольте, г. Телепневъ, — закричалъ онъ: — я не могу не замѣтить вамъ, что вы показали пренебреженіе всѣхъ правилъ изящной прозы!.. Ваше сочиненіе похоже на записную книжку… веденную рукой неискусной…
— Полноте вамъ, Викторъ Иванычъ… пустяки-то говорить, — прервалъ его Самородскій… — какую вамъ еще изящную прозу?… Что вамъ лучше для гимназиста седьмаго класса?… — И Самородскій ударилъ грамматика по плечу…
Геліодорскій окрысился; но, видя, что на него никто нѳ обращаетъ вниманія, нюхнулъ табаку и отправился къ двери.
Въ классѣ уже поднялся шумъ. Гимназистики повыскакали съ мѣстъ и собрались кучей около первой парты.
— Ну, крусавецъ, — говорилъ Самородскій, держа Бориса за руку: — молодецъ, зеліе… славно… Только смотри у меня — за вольныя мысли какъ разъ попадешься…
— Попадется, непремѣнно попадется! — подхватилъ со смѣхомъ Горшковъ. — Молодецъ, Борисъ! Ура!..
— Ура! — крикнуло нѣсколько человѣкъ.
— Тише, буйные народы! — закричалъ Самороддкій… и обратился къ Ергачеву.
— Ну, Иванъ Егорычъ, — писака у васъ славный… только вотъ добромъ-то не кончилась бесѣда!… Что прикажете дѣлать?..
Ергачевъ тряхнулъ головой и глухо проговорилъ:
— Много они смыслятъ… Телепневъ, — продолжалъ онъ: —я возьму съ собой ваше сочиненіе…
— Возьмите, Иванъ Егорычъ, — отозвался Борисъ.
— Ну, прощайте, крусавцы! — крикнулъ Ардальонъ Захарычъ и, взявши Ергачева подъ руку, вышелъ изъ класса.
Тутъ начался шумъ и гамъ. Всѣ точно праздновали побѣду. Мечковскій разъ пять прошелся колесомъ. Даже лупоглазый Скворцовъ почему-то ощутилъ радость и прискакивалъ на одной ножкѣ.
На Бориса лились похвалы товарищей. Задорные шестиклассники поглядывали на него съ завистью, сильно раскраснѣвшись. На ученикахъ 7-го класса можно было прочесть гордое сознаніе: «вотъ-де у насъ какіе есть таланты; не чета вамъ, мальчуганамъ». Маленькіе окружали Бориса и во всѣ глаза глядѣли на него.
Онъ собрался домой.
— Ну, Телепневъ, — сказалъ ему Абласовъ, увязывая книги — за сочиненіе тебѣ — спасибо; а еще больше за то, что не лѣзъ ругаться съ учителями… это, братъ, лучше всего!…
— Лучше всего! — крикнулъ Горшковъ, — Ахъ, ты, пиѳагоровы штаны! Надо бы bмъ… такого феферу показать!…
— Хочешь ко мнѣ обѣдать? — сказалъ ему Борись.
Горшкова это точно удивило почему-то.
— Очень бы радъ, Боря, — заговорилъ онъ, — да никакъ нельзя: Телянины просили, — я ужъ къ тебѣ въ воскресенье.
— Ну, какъ знаешь…
— А вотъ я Надѣ разскажу, какъ ты нынче воевалъ!… Она будетъ въ восхищеніи.
— Поклонись ей отъ меня, — весело проговорилъ онъ и, подумавши немного, прибавилъ — я нынче туда пріѣду вечеромъ, подожди меня!…
— Ну, и ладно, братъ!… буду ждать!.. Прощай!..
Горшковъ крѣпко пожалъ ему руку и перескочилъ черезъ скамью.
— Ну, такъ ты, Абласовъ, поѣдешь ко мнѣ? — сказалъ Борисъ…
— Согласенъ, братъ, вези… послѣ обѣда у меня кстати урокъ…
Они вышли въ корридоръ, окруженные толпой маленькихъ и большихъ гимназистовъ. Это было какое-то торжественное шествіе!…
— Что за процессія! крикнулъ вдругъ Егоръ Пантелѣичъ, возвращавшійся отъ директооа… — Разсыпьтесь!..
XXXIII.
Било уже три часа въ билльярдной, а Борисъ все еще не возвращался. Софья Николаевна сошла съ верху и прохаживалась по залѣ.
Маша играла гаммы и часто посматривала на дверь въ переднюю. Пальчики ея довольно лѣниво перебѣгали no клавишамъ.
— Вотъ и Боря пріѣхалъ! вдругъ вскричала она и вскочила съ табурета.
Въ эту минуту Борисъ въѣзжалъ въ ворота. Большая сѣрая лошадь, круто загнувъ голову, выступала гордо на тугихъ возжахъ. Ѳеофанъ въ нарядномъ армякѣ и красной бархатной шапкѣ сидѣлъ молодцовато. Въ саняхъ были двое: Борисъ и Абласовъ.
Маша подбѣжала къ окну.
— Смотри, тетя, — крикнула она — и Абласовъ съ Борей!…
Софья Николаевна подошла также и смотрѣла, какъ Борисъ слѣзалъ съ саней и что-то такое приказывалъ кучеру. За нимъ вышелъ и Абласовъ, въ коротенькой сѣрой шинелькѣ.
Черезъ минуту они вошли въ залу.
— Здравствуйте, тетя, — сказалъ весело Борисъ, цѣлуя у ней руку… — Извините, что заставилъ васъ ждать.
— Нынче у насъ бесѣда была, проговорилъ Абласовъ, кланяясь Софьѣ Николаевнѣ. Она подала ему руку.
— Какая бесѣда? вскричала Маша, обнимая Бориса. — Боря, какая это бесѣда?
— Я, голубчикъ, свое сочиненіе читалъ вслухъ, — отвѣтилъ Борисъ… — пойдемъ-ка въ столовую… закусить хочется… Абласовъ, не хочешь-ли сырку?…
И Борисъ, не ожидая отвѣта, отправился еъ Машей въ билльярдную. Софья Николаевна и Абласовъ пошли за ними.
Въ билльярдной у входа стоялъ небольшой столъ съ закусками. Борисъ принялся забивать себѣ за обѣ щеки. Маша смотрѣла на него и смѣялась.
— Тетя, — вскричала она: — вонъ какъ Боря-то проголодался!…
— Поневолѣ проголодаешься, коли тебя съ половины девятаго до половины четвертаго проморятъ, — говорилъ Борисъ, отрѣзывая себѣ огромной кусокъ сыру.
— Что же такое у васъ было? — обратилась къ нему Софья Николаевна.
— Ахъ, тетя, разспросите вонъ Абласова; онъ былъ благороднымъ наблюдателемъ… онъ лучше разскажетъ… — И Борисъ продолжалъ ѣсть.
— Мнѣ его сочиненіе очень нравится, сказалъ Абласовъ — читалъ онъ хорошо… и кромѣ начальства и нашего знаменитаго Виктора Иваныча ему никто не возражалъ.
— А кто это Викторъ Иванычъ? — спросила Софья Николаевна.
— Учитель грамматики, г. Геліодорскій, курьезная личность. Онъ нападалъ на него, а директоръ просто убѣжалъ.
— Когда же ты мнѣ покажешь твое сочиненіе, — проговорила Софья Николаевна, подходя къ Борису… — Ты мне хоть послѣ всѣхъ дай почитать.
— Съ радостью бы, тетенька; да его нѣтъ со мной, — Ергачевъ взялъ.
— Ахъ, какой ты, право. — Софья Николаевна сдѣлала маленькую гримасу.
Сѣли за столъ.
Разговоръ все шелъ о бесѣдѣ. Абласовъ разсказывалъ содержаніе того, что читалъ Борисъ, передавалъ выходки
Іоны Петровича, и дѣлалъ это съ такимъ тихимъ, невозмутимымъ комизмомъ, что Маша весь обѣдъ прохохотала.
Софья Николаевна тоже смѣялаеь, но какимъ-то полусмѣхомъ. По лбу у ней мелькали морщинки. Она, отъ времени до времени, взглядывала на Бориса и говорила мало. Абласовъ это замѣтилъ, и старался самъ больше говорить.
На этотъ разъ онъ занималъ все общество. Борисъ слушалъ его, очень много ѣлъ, изрѣдка вставлялъ свое словцо; но не вдавался ни въ какія подробности о томъ, что было въ гимназіи. Точно будто не про него говорили.
Видно было, что ему не совсѣмъ ловко; но онъ велъ себя какъ проголодавшійся мальчикъ, которому ни до чего дѣла нѣтъ.
Послѣ обѣда посидѣли въ диванной, напились кофе, немножко поговорили, но разговоръ что-то не клеился.
Абласовъ и Маша ушли на верхъ заниматься ариѳметикой, Борисъ пошелъ вслѣдъ за ними. Софья Николаевна, взглянувъ на него, сдѣлала также движеніе, но остановилась.
— Борисъ, — крикнула она.
— Что? — спросилъ онъ отрывисто.
— Ты заниматься?
— Да, тетя.
И онъ вышелъ.
Софья Николаевна опустилась въ кресло и закрыла глаза рукой, съ полчаса сидѣла она въ такомъ положеніи.
Потомъ она встала и нѣсколько разъ прошлась по диванной. Еслибъ въ комнатѣ былъ свѣтъ, можно было
