тем, чем занимается сейчас. Да, к концу месяца всё поле нужно скосить, а дальше появиться ещё работа в этом же поле. И эта работа не будет заканчивать пока он не бросит её, а бросить не может, пока нужно есть. Но под этой палящей жарой, с мокрой от пота спиной и натянутыми мышцами, он никогда еще не чувствовал себя более свободным.
Измаил поднял голову с травы и увидел на дороге, вдали, подъезжающую карету. В таком случае ему всегда говорили одно: «В каретах ездят богатые и влиятельные люди. Так что твоя обязанность Измаил — опустить голову и не высовываться».
#
— Ты чувствуешь его душу? — спросила Мария у Софии. Она зашептала, но не от того, что Жанпольд еще спал, ей было страшно заводить этот разговор, поскольку он напрямую касается их обоих, — насколько я понимаю, в тебе душа неизвестного тобой человека.
— Я не знаю, честно. Я не знаю кем он был, этот человек. И мне сложно понять, когда на поверхность выступают его слова и действия. Иногда мне кажется, что его мнения стало моим мнением, как и его привычки.
Мария посмотрела в окошечко. Ответ её не удовлетворил.
— А ты, — начала София, — чувствуешь Галахада? Ты же его знала, тебе проще.
Мария замотала головой.
— Нет. Я его не чувствую. И не думаю, что мне проще. Всю мою жизнь, во мне была чужая душа. А моей…моей никогда не было. Я не знаю какие у меня привычки, какие принципы и за что я стою. Даже моё имя, я не думаю, что оно моё. Я ещё больше потеряна, чем была до Волариса.
Как последние слова слетели с её губ, Мария заметила мужчину в поле. Поначалу она не предала ему никакого значения. Но всё дольше вглядываясь в его работу, как он срезает траву перед собой, этот человек интересовал её всё больше и больше. Она не могла понять почему её так внезапно потянуло к нему, без возможности оторвать взгляда.
Мужчина не обращал внимание на карету. Опустив голову, его интересовало только ремесло перед собой. И возможно, всё в тот день обернулось бы по-другому. Мария бы так и проехала мимо, не узнала бы кто перед ней. Ведь даже подними этот бывший пират голову, посмотри прямо в карету на Марию, они были слишком далеко чтобы друга-друга узнать.
#
Руфь вышла к реке ранним утром. На плечо она закинула рубаху Измаила и его старые пиратские штаны. Она смогла убедить его избавиться от старой пиратской рубахи, поскольку слишком сильно в ней узнается тот самый пиратский стиль. Похоже, так решила Руфь, всем пиратам набирают рубахи с одного порта. А вот штаны напротив, не имели каких-либо пиратских отличительных черт и поэтому Руфь не смогла заставить Измаила избавиться от них. Слишком уж он к ним привык и не хотел расставаться. Так он ей и сказал, когда после очередного ею устроенного скандала, Измаил театрально рухнул на стул, закинул руку на лоб и зашептал бессильно. Театральность эта сработала на Руфь, что удивительно для неё самой. В тот момент она впервые поняла, что перед ней живой человек. Не варвар, не чёртов пират без сердца и сострадания, а обычный человек, такой же, как и она, уставший и запуганный. Руфь тогда села рядом с ним, покрепче сжала его пиратские штаны в руках, которые хотела выкинуть ещё мгновенье назад и ответила:
— Я их для тебя постираю.
С тех пор их жизнь стала чуточку лучше. Им обоим стало свободнее дышать.
У берега реки Руфь поставила бадью и бросила в него вещи. Первый раз в жизни она собиралась стирать. В её доме, где она раньше жила, вещи были всегда постираны и лежали на стуле рядом с кроватью или в шкафу. Кто их приносил, она знала — горничные, но как они стирались, понятия не имела. Но с идеей стирки она была знакома. В книгах иногда об этом писали, о том, что дня неё требуется. Бадья, река и вещь, что будет стираться. На этом познания Руфь заканчивались. И теперь, стоя перед рекой, с бадьей и вещами, она стала сомневаться в собственных силах. Надо было спросить у здешних женщин, но слишком ей было стыдно признаваться, какого она рода. К тому же, пришлось бы объяснять, как она оказалась так далеко от родных мест и горничных. А эта история приведет Измаила к виселице.
Набрав воды в бадью Руфь стала тереть рубаху и штаны друг от друга. Вода почти сразу потемнела. Настолько, что не было видно рук. Руфь вытащила вещи, сморщилась, подняла бадью, ощущая напряжение мышц по всему телу, и вылила воду обратно в реку. Набрала новую.
Спустя шесть подобных повторений, когда вода была почти прозрачной, Руфь решила сдаться. Вещи были достаточно чистыми. Не такими чистыми, как те, что были постираны её горничными, но всё же для первого раза — хорошо.
Руфь, придя в избу решила повесить вещи на стулья, а не на улице, как положено. Эта идея образовалась, поскольку Руфь боялась, что люди увидят, как плохо она постирала вещи и станут задавать вопросы и, в конце концов, повесят уже Измаила. Но когда она стала доставать штаны из бадьи, с них ручьем потекла вода. Руфь сразу же напугалась и бросила штаны обратно. Неужели она настолько где-то просчиталась в стирке, что теперь её вещи стало невозможно просушить? Руфь села на пол рядом с бадьёй и хорошенько призадумалась. Что она упускает? Какую ступень пропустила? И почему в книгах никогда никто не стирает вещи? Неужели так сложно посвятить этому хотя бы одну главу? Или в историях у всех всегда чистая одежда? Годы проходят в этих историях и ни разу никто не постирал ничего? Руфь посмотрела на вещи в бадье. Может, их нужно так и оставить на какое-то время? Пока вода не выйдет? Но вещи же там и лежат, вместе с водой. Они будут впитывать воду обратно. Значит надо сливать время от времени? Точно, так и было решено подождать пока воды в бадье станет больше и уже после слить её, потом снова подождать и снова слить. Руфь кивнула сама себе в подтверждение, поднялась на ноги и решила перекусить пока ждёт.
К обеду Руфь вылила воду из ведра за избу в третий раз. И с каждым разом её не покидало ощущение, что она делает что-то не так, а точнее —
