пышными и капризными дамами, с лицами, ярко раскрашенными и обсыпанными пудрой, с множеством колец на пухлых пальцах. А это была совсем девочка.
– Здравствуйте, капитан, – сказала она молодым голосом. В нем капитан услышал горькую ноту, говорившую о не изжитом еще и утомившем страдании. То, что она назвала его капитаном, ему понравилось, – в этом было признание его дальних плаваний, штурманских познаний, штормов – всей, маячившей за его спиной большой и пестрой жизни.
Капитан улыбнулся, снял кепку (это он делал в самых исключительных случаях) и крепко потряс руку Нелидовой. Он забыл, что она была женой Пиррисона – настолько это казалось неправдоподобным.
С Гланом он поздоровался сухо и корректно. Около извозчика произошел короткий разговор.
– Сейчас о деле говорить не будем, – Батурин предостерегающе взглянул на капитана. Капитан кивнул головой. – Прежде всего надо устроиться.
– Да едем ко мне. У меня чудесно!
Капитан жил у приятеля Зарембы, наборщика Шевчука в Сололаках. Шевчук снимал две комнаты, – одна осталась от жены, недавно его бросившей. Дом был похож на голубятню, – с пристройками, лестничками, узкими дверьми, куда с трудом протискивался человек, балконами над обрывом и каменным тесным двором. Как голубятню, этот дом на горе свободно обдувал ветер; небо казалось рядом.
Капитан ходил по дому с опаской: ему казалось, что он залез внутрь игрушки. Все трещало, прогибалось и жалобно стонало от каждого его движенья.
«Как жук в часовом механизме», – думал о себе капитан.
Под капитаном провалились две ржавые железные ступеньки на лестнице и слетела с петли дверь, – капитан ее легонько толкнул. Во время ветра дом качался, как старый корабль. Лопались газеты, заменявшие во многих окнах стекла, хлопали двери, с пола подымалась пыль, по крыше ветер гонял тяжелые кегельные шары. Голубятня посвистывала и трещала, и у жильцов весело замирало сердце.
В день приезда был ветер. Синее небо блестело полосами, будто ветер проносил над городом сверкающие ткани. Голубятня пела и позванивала щеколдами дверей. На висячей террасе капитан варил кофе. Батурин сидел рядом с ним на корточках, и они тихо беседовали.
– Пиррисон здесь, – говорил капитан, опасливо поглядывая на окно, за которым была Нелидова. – Это не человек, а дьявол. Крутится, как бешеный кот, унюхал слежку. Я свалял дурака. Вместо того чтобы влезть ему в нутро, я ощетинился. Но иначе нельзя, – если бы вы видели эту лошадиную морду! Втроем мы его пристукнем. Я думаю, – он спекулянт, если не хуже. Вы говорите, что дневник он увез еще из Москвы. После этого все ясно. Ведь там чертежи. Ну, а как она?
– Хорошая женщина… Она его бросила.
– Зачем же она болталась по Югу?
Батурин пожал плечами.
– Не знаю. Это человек со странной настройкой. Она наша, но… – Батурин поглядел на лысую гору Давида, потрогал пальцем чайник, – она надорвана. Вы представляете, – три года прожить с выдержанным негодяем, это чего-нибудь да стоит. Она, мне кажется, с усилием отбивается от апатии, старается вернуть себя прежнюю… Конечно, это трудно…
– Так… Как думаете, она нам поможет?
– Безусловно.
Капитан закурил, сплюнул, прищурился хитро на Батурина.
– Что и говорить, – девочка славная. И этот обезьянщик, – он говорил о Глане, – наш в доску. Ну, а как проделать махинацию с Пиррисоном?
Думали они долго. Кофе сбежал, и капитан не сразу это заметил.
– Сделаем так. Он живет в гостинице «Ноя», на Плехановской, номер сорок девять, на четвертом этаже, окна в переулок. В номере он бывает только вечером. Я думаю, к нему должна пойти она и отобрать дневник. Соседний номер свободен, – я сегодня утром узнавал. Вы могли бы там поселиться на всякий случай. Будет вернее. А?
– Ну, дальше.
– Дальше ничего. Я уверен, что выйдет и так… В крайнем случае, придется вмешаться. Я буду караулить в переулке. В случае чего, вы дадите знак в окно, – позовете, что ли. Возьмем Зарембу и Глана. Берг будет сидеть напротив «Ноя» – там есть духанчик. Если Пиррисону удастся удрать, он двинет за ним, чтобы не подымать шума в гостинице. С ней поговорите вы. Действовать будем завтра. Сейчас я их сплавлю, а вы берите чемодан и дуйте к «Ною». Она не должна знать, что вы будете рядом в номере.
– Почему?
– Когда человек ждет поддержки, он всегда на- делает кучу ошибок. Понятно?
– Пожалуй.
После кофе Заремба пошел к Шевчуку в типографию предупредить о нашествии. Нелидова, Глан и Берг пошли в знаменитые серные бани. Берга радовало, что в банях этих бывал еще Пушкин. Батурин сослался на головную боль и остался. Через полчаса он вышел с капитаном, взял извозчика и поехал к «Ною». Капитан был прав, – соседний с пиррисоновским номер был свободен.
В номере капитан и Батурин оставались недолго. Они тщательно осмотрели его: в комнату Пиррисона вела дверь, она не была заколочена, около двери стоял комод.
– В случае чего, комод можно отодвинуть, – прикинул капитан. – Я буду сидеть в садике напротив. Когда понадоблюсь, зажгите в своей комнате свет.
На обратном пути зашли в духанчик, где должен был сидеть Берг, и выпили белого вина. Батурин наклонился к рваной клеенке, пристально ее рассматривал. Капитан сказал тихо:
– Бросьте волноваться, все обойдется.
– Я не о том. Вы дадите мне револьвер?
– Зачем?
– Пиррисон – человек опасный. Мало ли что может случиться…
– Стрелять все равно нельзя.
– Мне револьвер нужен, – трудно, запинаясь, сказал Батурин, – для самообороны. Вы подумали, что, может быть, он из шпионской шайки?
Капитан постучал пальцами по столу, зорко взглянул на Батурина.
– Вы точно знаете?
– Я предполагаю.
– Завтра узнаем. Если это так, то, конечно, разговор будет особый. Ладно, я дам револьвер. После истории с Терьяном я предполагаю то же, что и вы.
– Какой истории?
Капитан рассказал о выстреле, показал заштопанную кепку. Батурин слушал безразлично.
– Напрасно вы уверены, что все обойдется. Может, обойдется, а может быть, завтра он хлопнет кого-нибудь из нас. Я к этому готов.
Весь день Батурин пролежал в Сололакском доме, – у него всерьез разболелась голова. Он закрывал глаза и старался вызвать представление о громадном озере, сливающемся с небом. Это давало отдых и ослабляло боль. Лежал он на походной кровати, предназначенной для Нелидовой, – койка была узкая, теплая. В комнате стоял запах тонких тканей, запах молодой женщины.
Батурин протянул руку, поднял с полу оброненную перчатку, сохранявшую еще форму ее узкой кисти, и закрыл перчаткой глаза. Стало теплее. Морщась, он подумал, что они зря втягивают Нелидову в это дело. Как было бы хорошо, если бы дневник нашелся где-нибудь на улице или его удалось бы украсть у Пиррисона без сложнейших и неверных
