случиться.
Ничего из этого, черт возьми, не должно было случиться.
Бой физически выдувается из высокого тела Рафферти, когда он отшатывается на шаг. Весь цвет поблек с его лица, и он выглядит так, будто его сейчас стошнит.
— Когда это произошло? П-почему ты мне не сказал? Я мог бы помочь тебе, Пакс, — я никогда не слышала надломленности в голосе Раффа. В нем нет грубости или злости. На этот раз только агония.
Он в агонии.
— Мне было слишком стыдно, — признается он, глядя на стену, перед которой все еще сидит. — Я не знал, как это сделать.
Рука Раффа закрывает рот, а глаза закрываются, как будто он не может заставить себя больше смотреть на шрамы, оставленные отцом. После долгой паузы его рука безвольно падает обратно на бок.
— Тебе нечего стыдиться. Это не твоя вина. То, что он оставил эти следы на нашей коже, не было нашей виной..
Пакс снова напряженно поворачивается к брату. Я наблюдаю, как он изо всех сил пытается сохранить с ним зрительный контакт, но в конечном итоге, когда он говорит, ему приходится смотреть на свои татуированные руки.
— Мне не было стыдно за следы укусов, Рафф. Мне было стыдно за то, что он делал со мной, когда уходил от них.
Глава 39
Рафферти
Дважды я чувствовал, как мой мир вокруг меня рушился. Первый раз был, когда я кричал на Пози на улице, когда моего отца сажали на заднее сиденье полицейской машины. Второе произошло, когда Пакс нашел нашу полностью одетую мать погруженной в ванну. Теперь, слушая, как мой брат раскрывает правду после всех этих лет, я чувствую, как она рушится в третий раз.
Это не ее вина. Ничего из этого нет.
Он появлялся в моей комнате.
Мне не было стыдно за следы укусов. Мне было стыдно за то, что он делал со мной, когда уходил от них.
Я принял боль, которую причинил мне отец, со стиснутыми зубами и со всем достоинством, на которое только мог, потому что думал, что тем самым я защищаю Пакстона. Если гнев нашего отца был направлен на меня, я думал, что это удержит его от того, чтобы сделать то же самое с моим младшим братом.
И теперь, спустя все это время, я узнаю, что был неправ и подвел своего брата.
Я подвел Пакса.
И следы укусов на его спине — тому подтверждение.
Мука в его глазах, когда он рассказывает о другой невыразимой и зловещей боли, которую он перенес от рук нашего отца, является доказательством этого.
Ничто из того, что я пережил, никогда не сравнится с тем, через что пришлось молча пройти Паксу. Физические шрамы, которые я ношу с собой, бледнеют по сравнению с эмоциональными шрамами и травмами, с которыми он справлялся все это время.
Пиво, которое я выпил ранее, начинает сильно переворачиваться в моем желудке, когда я представляю, как мой отец пробирается в спальню своего младшего сына.
Было так много шансов, что я мог бы разобраться с отцом — вообще устранить проблему. Я был больше. Сильнее. Я мог бы уложить его на пол, истекая кровью, прежде чем он успел бы снять ремень, но я этого не сделал. Я никогда этого не делал, потому что боялся последствий для моей семьи. Если бы я убил его, это уничтожило бы мою мать, а если бы я этого не сделал, я боялся, что он приложил руки к Паксу. Я не видел способа остановить это, не причинив вреда никому из них.
Все, чего я когда-либо хотел, — это обеспечить безопасность моей матери и брата, но я не мог этого сделать. Я не мог защитить их от отца.
И теперь я знаю, что я никогда не защищал его. Это была Пози.
Она самоотверженно взяла на себя сокрушительную тяжесть вины и безжалостность моей ненависти, чтобы защитить моего брата. Хотя на самом деле она тоже не сделала ничего, что заслуживала бы.
Рвота появляется прежде, чем я успеваю добраться до маленького мусорного бака в углу. Половина содержимого моего желудка попадает в пластиковый контейнер, а другая половина, к счастью, попадает в пластиковый мешок для мусора. Я стою в углу до тех пор, пока в моем организме ничего не остается, и я не вздымаюсь.
Мое тело дрожит, когда я вытираю рот рукавом. На нетвердой ноге я поворачиваюсь к ним обоим. Пока я был занят другими делами, Пози сдвинулась со своего места у стены и встала у кровати моего брата. Ее глаза полны слез, когда она помогает ему завязать больничную рубашку на спине.
Непоколебимая преданность, которую он проявил к ней в годы моей мести и гнева, имеет для меня смысл. Как и его зависимость от веществ.
Ложь, которая так долго скрывала правду, рассеялась, и я наконец-то вижу полную картину. Это мучительно и душераздирающе, и я не знаю, как я никогда не догадывался об этом раньше. Все это было прямо передо мной.
— Все это время… ты знала? — задыхаюсь я, отступая назад и прислонившись к стерильной белой стене.
Ее лицо морщится. Ее брови нахмурены, и она плотно сжимает губы, чтобы сдержать рыдания. Все, что она может сделать, это отрывистый кивок.
Мой брат поднимает голову и наконец смотрит на меня.
— Она позволила тебе поверить, что сделала все сама, чтобы защитить тебя, потому что я взял с нее обещание никогда никому не рассказывать о том, что папа сделал со мной. Я не мог — не могу — справиться с тем, чтобы кто-то знал. Пози никогда не была виновата, Рафф, — его руки обхватывают себя, словно защитное одеяло. — Это не ее вина, что мама приняла эти таблетки и умерла. И это не ее вина, что я сейчас здесь. Во всем я виноват.
Пози кладет руку ему на плечо.
— И это не твоя вина, — когда он берет ее руку в свою, она одаривает его призрачной улыбкой. — Я знаю, что это невероятно сложно, но ни на секунду не позволяй себе в это поверить.
— Мне очень жаль, через что я тебя заставил пройти, П, — Пакс снова смотрит на меня. — Через что я заставил вас обоих пройти. Мне хотелось бы вернуться назад и поступить иначе. Боль, которую это причинило вам, ребята…
Мое горло так сжимается, что я не знаю, смогу ли говорить.
— Нет, — Пози качает головой. — Не возвращайся туда, потому что, в конце концов, я все равно
