тело по улицам и бросили у позорного столба.
Беспорядки в войсках, которые сопровождались насилием, были меньшей угрозой для королевского правительства, чем открытые и тайные протесты представителей просвещенных классов общества. Летом в Кеттеринге прошло собрание 27 священников и нескольких местных уважаемых людей, среди которых был мировой судья, и все они торжественно поддержали дело шотландцев, обязавшись ни при каких обстоятельствах не принимать «клятвы Etcetera».
В то время как катастрофа приближалась, король охотился в Отлэндсе, время от времени наведываясь в Уайтхолл. В начале июля в поместье королева родила своего восьмого ребенка, роды прошли без осложнений, и на свет появился здоровый мальчик. Чтобы отпраздновать это счастливое событие, Карл приказал освободить всех католических священников. Две недели спустя архиепископ приехал из Ламбета, чтобы крестить принца Генри. Его несли к купели в торжественной процессии его братья и сестры. Отец даровал ему титул герцога Глостерского, но по древней средневековой традиции его следовало именовать по месту его рождения, и для своих домашних он остался навсегда как «Генри из Отлэндса». Однажды в раннем детстве в дворцовом саду он посадил желудь. Сегодня его дуб – единственная сохранившаяся память о некогда счастливом, веселом и полном изящества дворе, который каждое лето вместе с королем Карлом и королевой выезжал в Отлэндс.
Рождение сына и некоторые иллюзорные надежды в отношении Шотландии весьма приободрили короля. Он верил, что враждебные ему силы плохо подготовлены, а между ковенантерами царят раздоры. Он был не прав в первом утверждении. Армия ковенантеров выглядела значительно лучше, чем его собственная. Приходы точно и согласно квоте поставили нужное число новобранцев и оружие. Остававшиеся в Шотландии профессиональные солдаты вместе с теми, которые прибыли слишком поздно, чтобы принять участие в предыдущей военной кампании, занимались обучением новобранцев. От Франции не поступило никакой помощи, но из Голландии регулярно прибывали суда с оружием, а королевский флот показал свою полную неспособность воспрепятствовать этому. Жены Эдинбурга пожертвовали 3 тысячи простыней из плотной материи для устройства палаток для мужчин. Королевский осведомитель в Эдинбурге мрачно сообщал, что численность армии в сравнении с прошлым годом увеличилась в три раза, солдаты были лучше экипированы и у них было больше артиллерии. Карл предпочитал доверять оптимистичным докладам лорда Конвея, своего генерала в Ньюкасле, который постоянно уверял его, что у шотландцев нет настоящей армии, о которой стоило бы говорить, и что все их разговоры о большой силе – это пустая похвальба.
Король надеялся, что партия Ковенанта рано или поздно распадется. На то были свои причины. Монтроз бездействовал, начиная с осени, и обменивался письмами с королем и со своими друзьями при дворе. Не осведомленный о подлинных намерениях короля, озадаченный и задетый наглыми действиями некоторых его коллег, он пытался в одно и то же время сохранять верность и Ковенанту, и короне. Когда в июне в отсутствие королевского представителя снова собрался Комитет сословий и ответил отказом на требование короля немедленно приостановить свое заседание, Монтроз выступил с протестом против столь явного пренебрежения королевским приказом. Его протест был отклонен. Комитет подтвердил принятый прошлой осенью свод законов и решил встретиться вновь в ноябре, не спрашивая согласия на то короля и в отсутствие его представителя. Тем самым был создан прецедент. Впредь Комитет сословий мог проводить свои сессии без согласия короны, отныне управление Шотландией будет осуществляться независимо от воли короля.
Спустя несколько недель случилось первое открытое столкновение между Монтрозом и Аргайлом. Стюарты из Атолла и их соседи Огилви, по слухам, были готовы предпринять какие-то действия в пользу короля. В конце июня Аргайл, получив полномочия от Комитета сословий, во главе отряда воинов из клана Кэмпбеллов отправился в Атолл с целью разоружить Стюартов. В итоге он арестовал их вождей, и с роялистским влиянием было покончено. Аргайл воспользовался ситуацией и объяснил дезориентированным джентри Атолла смысл некоторых конституционных положений. Часть из них поняла это так, что решение короля вторгнуться с армией в Шотландию дает право на его смещение. Именно с этой кампании в Атолле начали распространяться слухи, что Аргайл выступал за свержение короля.
Когда было покончено с сопротивлением Атолла, Аргайл перенес свое внимание с клана Стюартов на клан Огилви. Главная резиденция их вождя находилась в Айрли-Касл, и несколькими неделями ранее Монтроз распорядился занять ее. Офицер, командовавший отрядом, получил приказ вести себя сдержанно и вежливо, потому что лорд Айрли был ближайшим соседом и кузеном Монтроза. Аргайл не доверял ни Монтрозу, ни тем мерам, которые он предпринял. Несмотря на его утверждение, что Огилви сдались мирно, он с воинами своего клана направился в Айрли-Касл, выгнал небольшой гарнизон Монтроза, разграбил замок и сжег его. Граф Айрли вместе с сыном был в Лондоне у короля, в замке оставалась только молодая леди Огилви, которая была в положении. Некоторые ковенантеры – и Монтроз был одним из них – с возмущением обвинили Аргайла в этом чрезмерном насилии.
В то время как Кэмпбеллы выясняли отношения с Огилви и Стюартами, другой отряд ковенантеров под командованием Роберта Монро, профессионального солдата, воевавшего в Германии, напал на клан Гордонов, опустошил окрестности городов Банф и Стратбогай и взял заложников в Абердине.
Насильственный характер последних событий, а также действия шотландского парламента вызывали обеспокоенность не только у Монтроза. Они опасались, что их страна может стать, как это уже не раз бывало в прошлом, жертвой амбиций тех деятелей, которые используют политическую ситуацию в своих собственных целях. Их опасения нашли подтверждение, когда вождям ковенантеров было сделано необычное предложение. Утверждалось, что в настоящем чрезвычайном положении, в котором находилась Шотландия, страна должна быть разделена на две области: одна к северу от реки Форт, другая – к югу от нее. Военное командование в каждой должен был осуществлять один знатный лорд. Аргайл должен был бы управлять северной областью, Гамильтон – южной. Офицеры армии Ковенанта выступили против этого плана, и от него почти сразу же отказались. Действительно трудно представить, почему Аргайл мог подумать, что этот план имеет какой-либо шанс быть принятым к исполнению. Ради чего солдаты могли согласиться с ним? Гамильтон, которому высшая власть была предложена на южном берегу Форта, был главнокомандующим короля. Можно было предположить, что какая-то личная договоренность существовала между ним и Аргайлом. Открытый, непосредственный человек мог бы сделать вывод, что один из них обманывал другого. Монтроз был не одинок в своих предположениях, что оба знатных лорда, чьи взаимоотношения были предметом обсуждения еще со времени Ассамблеи в Глазго, стремились получить какую-то выгоду лично для себя, а не служить королю либо партии
