папина любимица, — просто хотелось как можно скорее развязаться с этими делами.
— Ладно, — не стал он затевать прилюдный спор, — утрясем. Там на ужин-то у нас есть что, или мне в магазин заехать по пути?
— А ты когда вернешься?
— Не знаю. У нас тут еще кое-какие дела. Ну, может часам к восьми. Не думаю, что раньше управимся.
— Тогда не волнуйся, у нас же тут рядом большой продуктовый. Я сейчас сбегаю, пока они с Костей коробки распаковывают.
— А кто там у вас еще?
— Да Костя со своей девушкой. Я тебе как-то рассказывала о ней, помнишь?
— Да-да, помню, — совпал он на автомате.
— К восьми что-нибудь сварганим. Ладно, пап, я не буду тебя отвлекать. Как поедешь домой, позвони, я чайник поставлю.
— Ладно-ладно, отбой, — прогудел он в трубку, улыбаясь застенчивой старческой улыбкой. Затем, вдруг, что-то вспомнив, насупился:
— Так вот как ты, Кондратьич, отдыхаешь?! Ты почему мне ничего не сказал, где был все это время?!
— А чего говорить-то?! — заерепенился водитель. — Мое личное время. Начальство отпустило. А уж как я его трачу, никому никакого дела до этого нет.
— А деньги, почему не взял?
— Дык! — не растерялся Кондратьич. — Надо же к новой власти как-то подлизаться?! А то уж больно грозен новый-то, говорят. Чуть что не по нем, так сразу в кутузку тащит! Эвон, саму Эльку приказал заарестовать! Сур-р-овый мужичок попался!
В салоне автомобиля опять раздалось дружное веселье.
II
Колонный Зал Дома Союзов (Дом благородного собрания), Большая Дмитровка, д.1
К зданию подъехали со стороны Охотного Ряда, потому что только тут еще оставались специально забронированные места для парковки автомобилей. Здесь их уже ждали остальные члены Президиума, стоя возле своих машин.
— А где Мария Владимировна? — спросил Афанасьев, сразу углядев убыль в рядах встречающих.
— Она побежала на второй этаж, там должны будут сейчас собраться представители заинтересованных сторон, — объяснил ее отсутствие Тучков.
Немного замешкавшись перед входом, чтобы придать своему виду подобающие скорбному случаю черты, кучка военных с одним гражданским, прошла внутрь помещения. Афанасьев уже был здесь несколько раз. Один раз присутствовал на концерте, посвященном 70-летию Победы в Великой Отечественной, да еще пару раз, в связи с траурными мероприятиями по случаю похорон бывших высокопоставленных военных — маршала Сергеева и маршала Ефимова. Когда умер этой зимой последний маршал Советского Союза — Дмитрий Язов, его родственникам отказали в почести на прощание в этом зале, вдруг с неприязнью вспомнил Афанасьев. И от этого воспоминания его и без того не очень ласковое лицо стало еще мрачнее.
То, что он увидел в первую секунду, войдя в траурный зал, на миг его просто ошеломило. Он ведь совсем позабыл, что кроме глав делегаций и членов правительства здесь могут находиться и много десятков других погибших. Гробами было уставлено все свободное пространство огромного помещения. Он никогда в жизни не видел их в таком невообразимом количестве. Как-то раз ему довелось участвовать в мероприятии по перезахоронению останков советских воинов, найденных в местах боев под Ржевом. Но даже та, казалось бы, нескончаемая вереница последних прибежищ для упокоения солдатских душ уступала по количеству собранных в этом месте. Ему вдруг стало нестерпимо стыдно, за то, что он все прошедшее время с момента теракта спокойно ел, спал, даже шутил, позабыв об этом месте сосредоточения скорби и отчаяния. И если бы не долг руководителя государства, то вспомнил бы он о тех, чьи останки сейчас покоятся в тесных деревянных ящиках? Пришел бы он на это место по своей воле, а не долгу службы? И сам себе признавался, что вряд ли. И от этого тайного признания самому себе, становилось еще горше. Он даже невольно поежился и оглянулся в страхе от того, что кто-то может прочесть его нечестивые думы. А еще бросалось в глаза количество народа, пришедшего на траурную церемонию. И почти каждый нес цветы, которые и возлагал у кого-нибудь гроба. Волна людей была нескончаемой. И, несмотря на то, что траурные распорядители не давали пришедшим попрощаться хоть на секунду задержаться и отдать последний поклон, как это и полагается, народу не становилось меньше. Возле некоторых гробов были установлены раскладные стульчики для родственников, но таких было немного. Валерий Васильевич и шедший рядом с ним Рудов, опять слегка растерялись от не знания всех тонкостей траурной процедуры, но распорядители, мгновенно понявшие их замешательство, тут же указали освободившиеся места в траурном почетном карауле. Постояв навытяжку несколько минут, они уступили свое место следующей паре — Барышеву и Костюченкову.
— Пойди, попрощайся со своими, — шепнул он Вальронду, неотступно следовавшему за ним.
— Я уже был здесь. Утром. Спасибо, — так же шепотом телеграфировал в ответ кавторанг.
Косолапо потоптавшись на месте, Афанасьев решился подойти к гробу президента, возле которого сидела, одетая в длинное черное платье, вдова, а рядом с ней суетились несколько человек неопределенного вида и возраста, но, так же как и она одетых в траурные цвета.
— Позвольте, выразить вам мои искренние соболезнования в этот скорбный для всех нас момент истории, — начал он с трудом подбирать подходящие случаю слова искреннего сочувствия.
На него из-под вуали глянули и обожгли глаза еще молодой (во всяком случае на его взгляд) — тридцатисемилетней женщины спортивного телосложения.
— Mon général, donnez-moi cinq minutes d'attention,[110] — раздался ее мелодичный как колокольчик голос.
— Madame, je suis à votre service,[111] — припоминая когда-то знакомый ему язык, ответил он ей, туго соображая, почему она обратилась к нему не по-русски, что было бы более естественно в данной обстановке.
— Mettons-nous à côté. J'ai besoin de vous parler,[112] — произнесла она, резко вставая со стула и подхватывая его под руку, вовсе не дожидаясь ответа, повлекла в какую-то нишу, образовавшуюся между полуколоннами, выстроенными вдоль стен. Здесь она подняла вуаль, и он еще раз обжегся от этого неистового и завораживающего одновременно взгляда когда-то очень красивой спортсменки, а ныне владелицы процветающего холдинга. «Черт возьми, — не к месту помянул он мысленно нечестивого, — в такую можно по уши влюбиться. Я теперь понимаю покойного, который в свое время так же поддался ее чарам».
— Валерий Васильевич, голубчик, — громким шепотом начала она театрально и безвкусно заламывая руки, — я попала в совершенно безвыходную ситуацию. И только вы, и никто другой можете мне помочь! Виктор, ведь всегда так вас ценил и так всегда хорошо отзывался!
Несмотря на всю свою кажущуюся театральность и вычурность, она была неплохим психологом, ибо после таких явно выраженных комплиментов, только
