слова:
— Я… мне так жаль, Рейз. Тебе… тебе, наверное, очень тяжело.
— И что теперь будет с этими воспоминаниями? — спрашивает Рейз после паузы.
Я смотрю на разбитое стекло, на порванный шнур. Там нечего спасать. Горло сжимается, я долго не могу подобрать ответ.
— Понятия не имею.
Лейра с Исольдой и Олани давно ушли, но преследовать их еще рано. Вряд ли Лейра рассчитывает, что мы останемся здесь гнить, но сколько выжидать, прежде чем отправиться в путь, — не знаю.
Как скоро вылупится дракончик? Сколько времени пройдет, пока Лейра отпустит пленников и забудет о нас?
Рейз некоторое время изучает меня ласковым и непонятным взглядом.
— Слушай, твоя сестра и Олани — два самых одаренных человека, которых я встречал в жизни. Они сумеют постоять за себя, пока мы ищем дорогу домой. Ты обязательно вернешься к своей сестре. Я тебе обещаю.
— Такое невозможно пообещать. — Я обнимаю колени и пытаюсь подавить зевок.
— Ты невозможная.
Я стараюсь дышать медленно и ровно, чтобы замедлить бушующие мысли. Он прав, Исольда и Олани могут о себе позаботиться. Не может быть, чтобы я в последний раз видела свою сестру, когда мы ссорились. Нет, так не будет.
— Знаю, — отзываюсь я и снова зеваю. — Прости, просто…
— Все нормально. — Его голос странно спокойный, но у меня сейчас нет сил разбираться. — Нам действительно нужно поспать. А утром подумаем, как быть. Да?
Надо бы с ним поспорить. Настоять, что план нужно разрабатывать прямо сейчас и претворять его в жизнь как можно скорее.
Но я уже почти сплю, а рыдания отняли у меня все оставшиеся силы. Поэтому я киваю и снова укладываюсь на землю. Чувствую, как он устраивается в метре от меня.
Я ворочаюсь и мечтаю о хлебе. И жареных грибах, и большой миске горячего риса, и кофе, и медовике, и яблочном сидре, и о всяком разном. Я почти уверена, что сплю, что вижу сны. Сны о полном желудке еды, сухом жаре очага или хотя бы одеяле, знакомом звуке дыхания спящей рядом Исольды.
Глаза закрываются, и я как будто падаю. Потом меня настигает знакомое ощущение, и я снова настораживаюсь, борясь с собственным утомленным телом и не давая ему провалиться в сны, которыми Госсамер владеет уже несколько недель. Я представляю свой разум в виде большой комнаты и осматриваю все ее углы на предмет наличия фейри. Чего угодно чуждого.
В голове роем носятся мрачные непрошеные мысли, и я в итоге сдаюсь. Сажусь, подтягиваю к груди колени, сжимаю кулаки.
Так нечестно. Мы через столько всего прошли, и это еще не конец. Сейчас мне кажется, что судьба просто наказывает нас.
Или смеется над нами.
В груди вспыхивает гнев, в венах бурлит магия. Я быстро ее подавляю, чтобы не натворить непоправимого, и просто сижу сиднем, как бы официально признавая, что от сна я на сегодня отказываюсь.
Не сейчас, умоляю я. Магия ползает по моей коже, кусает, как шерстяная одежда, собирается в лужицы на ладонях, когда я бесконтрольно шарю руками. Чтобы ее угомонить, я позволяю кончику одного пальца выпустить огонек, маленький, как пламя свечи. Я задуваю его и зажигаю еще один. Потом еще.
Один за другим.
Я способна контролировать свою силу.
— Ты говоришь совсем как они, — раздается за спиной веселый голос. — В смысле, как смертные.
Глава 32
Я мгновенно вскакиваю и оборачиваюсь, уже вытянув перед собой руки. Над тихо спящим Рейзом стоит Госсамер и разглядывает его с любопытством и отвращением, как ребенок — копошащегося у ног слизня.
Я строго смотрю на него и прижимаю к губам палец. Ругаться с призраком я не хочу, потому что ни в коем случае не собираюсь будить спящего Рейза.
— Расслабься, Сили. — Его ленивые аристократичные интонации с каждым словом бесят все сильнее. — Твой смертный крепко спит.
Я не выказываю уверенности, и тогда он скрещивает пальцы над сердцем, напуская на себя исключительно невинный вид. С его бледной кожей, слегка поджатыми пухлыми губами и умоляющим взглядом из него вышла бы славная мраморная статуя героя-любовника. Если бы не эти острые зубы.
Отворачиваюсь. Может, если делать вид, что его здесь нет, он уберется? Но я уже отвлеклась, и высечь пальцами огоньки не получается.
— Ты не сможешь игнорировать меня вечно, — дразнит фейри, растягивая слова. — Мне ведь есть что рассказать. Я провел в облике статуи… многие столетия? За такое время накапливается уйма тем для беседы. А ведь я даже не знаю, как сейчас выглядит мир людей. Та заурядная дама, перевертыш — как ее зовут? — наверняка вселяет в других ужас, но в мое время на нее бы даже внимания не обратили. Вы, смертные, так быстро меняетесь.
Удивительно, но его голос отражается эхом от камня, как будто звучит не у меня в голове, а снаружи. Но я-то знаю. На самом деле его тут нет.
— Почему тебя заточили, Госсамер?
Он почти вздрагивает, когда я зову его по имени, и изящно взмахивает рукой. У него длинные заостренные холеные ногти — ненастоящие, естественно, как и длинные волосы, босые ноги и тонкий рукав, задевающий мою руку.
— Да уж и не помнит никто.
Что-то мне подсказывает, что он как раз помнит, но я ни слова из него не вытяну, как бы ни хотела.
— Что тебе нужно? — злобно шиплю я.
Невинный взгляд сползает, как плохая театральная декорация, и сквозь кулису виден проблеск раздражения. Он шагает — почти перетекает — вперед.
— Тебя разве никто не научил, что грубить фейри — неразумно?
На мгновение меня накрывает страх, но я заставляю себя одуматься. Ответ очевиден.
— Если бы ты
