туда. Он не отошёл бы от неё, пока не убедился бы, что с ней действительно всё в порядке.
Когда она вышла из своей комнаты, он был удивлён, увидев, что на ней огромный свитер ярко-алого цвета, такой длинный, что почти доходил ей до колен, а рукава опускались почти до кончиков пальцев. Она выглядела совершенно довольной.
— Где ты это взяла? — спросил он.
— Нашла.
Верно. А он был дядей Анимы.
— Ты украла это.
— Позаимствовала.
— Заимствование без разрешения всё ещё…
— Если ты будешь продолжать жаловаться, я не подарю тебе твой подарок.
Это остановило Финна в его пререкании.
— Я… мой что?
Она протянула ему свёрток, завёрнутый в коричневую гофрированную бумагу.
— Счастливого Солёного дня, или что там мы празднуем.
— Ты знаешь, как это называется — уф. Отлично.
Он взял сверток, нахмурившись, когда тот изменил форму под его руками.
— Он не живой, не так ли? Подожди, он ведь не умер?
Она прикусила губу в усмешке.
— Ни то, ни другое. Просто открой его. Никаких догадок.
Да, это его совсем не утешало. Но он сделал, как она сказала, проводя пальцами по каждому загнутому краю, пока, наконец, осторожно не откинул бумагу.
Всё замерло. Он перестал дышать. Перестал думать.
И впервые в своей жизни он забыл.
Он забыл, что должен был держать её на расстоянии вытянутой руки, на острие меча. Он забыл, что они играли в игру, и, вероятно, это был её следующий ход в ней. Он забыл, что она давно уже не его Солейл, недостаточно Солейл.
Он забыл всё это. Потому что в этой упаковке…
Кончики его пальцев погладили комковатое вязаное существо, словно оно могло прыгнуть и укусить его.
— Ты связала мне свитер?
О, Темпест забери его, его голос надломился. Он быстро закашлялся, чтобы скрыть это.
Солейл, к счастью, этого не слышала — или не хотела насмехаться над ним. Если бы он не знал ничего лучше, то сказал бы, что она нервничала, переминаясь с ноги на ногу, пока он изучал свой подарок.
— Ну, эта грязная вещица, которая на тебе, вот-вот развалится, и Кэл сказал мне, что именно я купила её для тебя давным-давно, так что… Я подумала, что было бы справедливо заменить её.
Его смех застрял из-за какой-то зазубрины в горле.
— Ты купила его слишком большим. Раньше он доходил мне до колен.
Её глаза блеснули.
— Не похоже, что ты когда-нибудь в это вникал, да?
Он моргнул, глядя на свой старый коричневый свитер, затем на тёмно-фиолетовый в своих руках. Глаза горели, горло болело. Может быть, у него была аллергия на подарки.
— Ты связала мне свитер.
— Все ли мужчины медленно соображают, или только большинство из вас? Да, я связала его, и я даже не сделала его таким уродливым, как обычно. Ты…
Он прервал её, обняв её.
— Спасибо, — пробормотал он, давая себе последний момент побыть дураком.
Последний момент, чтобы притвориться, что ему разрешили обнять её, что она не вонзила бы нож ему в спину за это, если бы была вооружена.
— Мне он нравится. Честно.
К его удивлению, она обвила его руками — обняв в ответ, крепко, без колебаний.
— Хорошо. Я ожидаю, что ты будешь носить его везде.
Ещё один смешок застрял у него в горле.
— Если мне придётся.
Боги, помогите ему. Это было нехорошо.
Он и подумать не мог, что сможет любить кого-то больше, чем память о своей младшей сестре — о своей близняшке, родившейся на год позже, о своём лучшем друге, о маленькой девочке, которая сломя голову бросалась с ним в неприятности, о единственном проклятом человеке в мире, перед которым он бы преклонил колени, если бы у неё когда-либо был шанс стать королевой.
Но эта абсолютно дерзкая девчонка, с умом на полсекунды медленнее, чем у него, и коварной улыбкой, которую он видел только в зеркале… эта сестра, которая каким-то образом узнала его лучше за пару коротких месяцев, чем вся его семья за десять лет…
Эта сестра, которая связала ему свитер, потому что видела, как сильно он любит свой старый.
Он обожал её, и это было невероятно опасно. Потому что, насколько он знал, она всё ещё очень хотела воткнуть нож ему в шею.
— Мы должны идти, — прохрипел он, наконец, отстраняясь. — Кэл ждёт.
Она ухмыльнулась.
— Хорошо. Пойдем, посмотрим, из-за чего весь сыр-бор.
ГЛАВА 40
КАЛЛИАС
Каллиас замёрз.
Он был одет в три слоя — нижнюю рубашку, тунику и толстое пальто — и всё равно дрожал. Эли, тем временем, был едва одет, его штанины были заправлены в ботинки, а рукава рубашки закатаны до локтей.
— Тебе не холодно? — спросил Каллиас.
Эли пожал плечами, его невероятно широкие плечи напряглись под тканью рубашки.
— Я перегреваюсь.
— Я уверен, что так и есть, — пробормотал Кэл, на мгновение уставившись на его плечи, прежде чем оторвал взгляд, чтобы осмотреть толпу во дворе.
Сегодня все были немного тише. Странный, ужасающий эпизод с Солейл на балу прошлой ночью немного потряс людей. Но всё же веселье преобладало над беспокойством.
— Что ты ищешь? — спросил Эли, проследив за его взглядом.
— Я не знаю. Я просто… у меня плохое предчувствие.
Эли хмыкнул, постукивая пальцами по своему бицепсу.
— Уже несколько дней не было ни одной пустой могилы. Мне неприятно говорить, при всём уважении, но…
— Вот чего я боюсь.
Если мёртвое тело поднимется в течение дня — во время Фестиваля — скрыть это от людей будет намного сложнее. И от его матери. Ему нужно было решить проблему до того, как она пронюхает о ней, если он собирался использовать это, чтобы доказать, что его полезность ещё не исчерпана.
У него разболелась голова. Он схватил свою флягу и сделал быстрый глоток, кислый привкус вина успокаивал его язык.
Совсем немного, напомнил он себе, ровно столько, чтобы согреться. Ничего чрезмерного. Пока он держался на пределе своих возможностей, с ним всё было в порядке.
Эли проследил за движением глазами.
— Это не было похоже на глоток воды.
Костяшки пальцев Каллиаса, сжимавших флягу, побелели, и он подавил желание спрятать её.
— Это также не было похоже на твоё дело.
Эли поднял руки вверх.
— Я не осуждаю. Это фестиваль. Но мне кажется, что ты запиваешь свой стресс, и это дорога, по которой ты не хочешь катить свою повозку.
Злость хлестнула его холодными ударами, затем потеплела, когда он прислонился к воротам, потирая переносицу.
— Я знаю. Боги, если кто-то и знает это, так это я. Я просто… прошлая ночь
