совсем не про Эдуарда, но очень так про Теда — как очки были частью образа Кларка Кента, но совершенно не вязались с внешностью Супермена.
Тед похлопал шерифа по плечу, после чего они направились в сторону офиса, переговариваясь по дороге. Ледук охотно рассказывал ему о городке, но об убийстве они не говорили. Тед решил начать мягко, а до преступления мы и так доберемся.
Ньюман поравнялся со мной.
— Я и не знал, что Форрестер бывает таким.
— Тед полон сюрпризов. — Ответила я.
Ньюман просто кивнул. Как только Тед и шериф вошли в офис, Олаф вышел на улицу. Они немного замешкались в проходе, и Эдуард пожал ему руку, после чего Олаф протиснулся на маленькую веранду. Он встал между нами и офисом. Он также оказался между мной и Эдуардом, и мне это не понравилось.
Я остановилась. Ньюман тоже остановился, переводя взгляд с меня на большого парня и обратно. Он опустил голову и понизил голос:
— Хочешь, чтобы я остался здесь, с тобой, или мне пойти в офис?
Я похлопала его по руке.
— Спасибо за предложение, но я не хочу, чтобы ты делил со мной этот кусок пирога.
— Пирога? — Он, кажется, задумался на секунду, а потом добавил. — А, этого пирога.
Он проводил меня до крыльца, а когда я встала на ступеньки, приподнял шляпу, приветствуя Олафа, и прошел в офис. Эдуард пока не вернулся, чтобы проверить, как мы тут, и я не могла понять, что чувствую по этому поводу — то ли я рада, то ли мы дошли до той точки, где я боюсь оставаться рядом с Олафом даже на публике. Если последнее, то мы прошли точку невозврата. Лично я считала, что до этого пока далеко.
Я замешкалась на ступеньках, из-за чего наша и без того немалая разница в росте стала попросту смешной. Я поняла, что не хочу подниматься выше, потому что уже один раз согласилась на поцелуй с ним. Мне не хотелось, чтобы Олаф попросил меня об этом снова, потому что соглашаться еще раз я не хотела, а отказ казался мне не самым разумным вариантом. Это походило на какую-то стремную игру с сексуальными домогательствами, вот только в случае проигрыша один из нас потеряет не только работу.
Я, наконец, поднялась на крыльцо, оперевшись на перила и стараясь выглядеть небрежно. Это также позволило мне переместить правую руку поближе к пушке. Может, это и перебор, но если нет — я выиграю пару секунд. Я все еще не могла понять, почему меня так выбил из колеи один-единственный нежный поцелуй, но я уже усвоила, что не обязана всегда понимать, что чувствую. Я должна просто принимать свои чувства. Пульс у меня был размеренный и медленный, но я была как на иголках — то есть, волновалась рядом с Олафом куда сильнее, чем до этого поцелуя.
Он надел солнечные очки, так что выражения его лица я разобрать не могла. Оно казалось абсолютно пустым.
— Адлер.
— Мориарти. — Ответила я, используя эту идиотскую кличку, и даже эта маленькая уступка меня выбесила.
— Я начинаю задумываться о том, что вы с Тедом солгали мне, сказав, что вы любовники. Вас влечет друг к другу — это правда, но на свадьбе во Флориде я осознал, как важна для него Донна. Я не уверен, что он бы предал ее даже ради тебя.
Я проклинала себя за то, что мои темные очки остались в офисе, потому что лицо у меня сейчас было далеко не таким пустым, как мне бы того хотелось. Я решила сделать ставку на гнев — мое любимое убежище. Всегда лучше злиться, чем бояться.
— Я не понимаю, что он нашел в Донне, но он любит ее до последнего кусочка. — Я вдруг поняла, что это был не самый подходящий набор слов в разговоре с серийным убийцей, и сама мысль об этом заставила меня рассмеяться. Наверное, стресс. Но Олафу никогда не нравилось быть объектом насмешек.
— Ты считаешь это смешным? — Его гнев вспыхнул.
— Нет, я просто…
Его ярость разгорелась еще сильнее, и я почувствовала, как первые проблески его зверя заплясали у меня на коже. Это заставило меня сказать ему правду, потому что я не могла быстро придумать подходящую ложь.
— Я рассмеялась из-за этой фразы про кусочки. Мне показалось, что в разговоре с тобой это будет звучать иронично.
Ужасно хотелось почесать руки, потому что волна его силы подняла мурашки у меня на коже. И этого было достаточно, чтобы львица поднялась внутри меня навстречу его энергии — где-то глубоко, проблеском золотистого меха, там, где ничего не должно было быть, кроме меня самой.
— Ты считаешь, это то, как мне нравится видеть моих женщин — кусочками? — Спросил Олаф, понизив голос на пару октав. Я не могла понять, почему его голос звучит таким образом — из-за его зверя или потому, что он просто завелся. Какая-то часть меня надеялась, что дело в звере, но другая логически уповала на второй вариант.
Я вроде как пожала плечами.
— Я в курсе, что тебе нравится разделывать тела, так что, может, не совсем кусочками.
— В тебе нет страха, когда ты говоришь об этом.
Моя львица мелькнула своими янтарными глазами из той глубокой темноты, откуда являлись все мои звери. Ее массивная лапа ступила на землю, которая вдруг стала частью этого пространства в моей голове. Один из способов сохранять трезвый рассудок, имея внутри себя целый зверинец, это визуализация всего так, чтобы это был способен понять твой человеческий мозг, поэтому мои звери всегда направлялись ко мне по своеобразной тропе. Это помогало мне проводить черту между ними и мной, и не сталкиваться с тем фактом, что все они были такой же частью меня, как гланды или аппендикс, с той только разницей, что зверя нельзя вырезать из твоего тела, да и гланды никогда не попытаются вырваться наружу самостоятельно.
— Я уже видела, что происходит на твоем лице, когда мы вместе расчленяли тела, Отто. Я в курсе, что тебя это заводит. — Эта мысль успокоила мою ярость и нервы, так что львица на тропе внутри меня замедлилась — припала на брюхо, но не исчезла во тьме. Она ждала. Я тоже ждала. Правда, мы обе не очень понимали, чего именно мы ждем.
— Заниматься этим вместе с тобой — вот что меня заводит, Адлер.
— Ой, да хватит тебе, Мориарти, ты и в одиночку ловишь с этого кайф.
Он кивнул.
— Я своими убийствами наслаждаюсь в высшей мере. —
