удобно развалился в нем, что Сигна испытующе уставилась на него, пока он не выпрямился.
– Я ничего не мог с собой поделать. Очень злился, когда забрал тебя, Сигна. Ты выглядела такой голодной.
Так и есть, но это не значило, что она должна быть благодарна за ложь. Позже он отвел ее в сад… Где исчез, только чтобы снова явиться Ангелом смерти и помочь проникнуть внутрь. Он помогал ей в клубе и библиотеке. На каждом шагу – находись он в этом облике или окутанный тенями – был рядом и поддерживал. Но…
– Ты действительно помогал мне? – прошептала она. – Или с самого начала знал правду?
В лунном сиянии его глаза, некогда темные и дымчатые, теперь искрились звездным светом, как и волосы. Хотя внутри него все так же крылась тьма, казалось, словно вращающиеся галактики нашли пристанище в этих глазах. И тут Сигна поняла, что сейчас он был самим собой – открыл лицо, которое никому прежде не показывал. Он был даже прекраснее, чем прежде.
– Если бы я знал правду, то тут же сказал бы тебе, – твердо и серьезно ответил он. – Я никогда не хотел, чтобы ты потеряла Блайт. Потеряла хоть кого-нибудь. Лилиан умерла и не знала, кто убил ее, как не знал и я. Тебе предназначалось это выяснить. И ты замечательно справилась, Сигна. Ты спасла жизнь.
– Да, но ради этого забрала другую. – Даже произнесенные вслух эти слова звучали не так, как хотелось. Она собиралась помочь Хоторнам, а в итоге забрала у Элайджи ребенка. Но все равно не чувствовала вины. Смерть Перси, по ее мнению, была справедливой. А взамен Блайт сможет прожить долгую и здоровую жизнь.
Эта жизнь была отнята ради другой жизни, и без тела… Возможно, Хоторнам необязательно знать, что произошло с Перси.
– Я хочу знать, почему ты это сделал, – внезапно спросила Сигна. – Зачем вообще появился в другом обличье, если не для того, чтобы одурачить меня?
Ангел смерти застыл как статуя, в тусклом свете его щеки казались впалыми, когда он напрягал челюсть.
– Я знаю, что ты вовсе не дурочка, Пташка. Я не собирался насмехаться над тобой и не осознавал, какую игру затеял, пока не стало слишком поздно. Прошу, прости меня за это. Но должен признаться, что причина моего поступка крылась в эгоистичном желании лучше узнать тебя. Как уже говорил прежде – я ждал тебя целую вечность. Ждал кого-то, с кем смогу поговорить. Коснуться. И когда понял, что это ты… мне хотелось познакомиться с тобой ближе.
– А потом ты попросила меня о помощи, – продолжил он, – и я хотел быть рядом. Но знал, что не смогу помочь в знакомом тебе виде, ведь ты меня боялась. Ты как-то сказала, что ненавидишь меня, поэтому я остался в образе Сайлеса. Не только чтобы привезти тебя в Торн-Гров, но чтобы проводить с тобой время и помогать без предубеждений. Без страха. Появись я перед тобой окутанный тенями, ты бы никогда не приняла мою помощь.
Это правда, и хотя Сигна злилась, что он солгал, но все же чувствовала облегчение, что он остался с ней, и неважно, в каком образе, потому что Блайт все еще была жива. В конце концов, только это имело значение.
Он встал и взял ее за руку.
– Не стану притворяться, что понимаю, через какие трудности тебе пришлось пройти, поскольку я не был рожден, как ты, и никогда не был человеком. Но я буду здесь, с тобой, на всем пути, надеясь…
– Надеясь на что?
Звезды сияли позади него так же ярко, как его серебристые глаза. Даже луна, казалось, притянула ее ближе к нему, когда он спросил:
– Надеясь, что ты будешь моей?
Ангел смерти однажды сказал, что судьбы людей предопределены, и Сигна задумалась, может она наконец смотрит своей судьбе в лицо. Она так долго сопротивлялась этому. Боролась с собой – и как же устала от борьбы. Устала притворяться. Устала переделывать себя и убегать от всего, что дарило чувство покоя и целостности. Устала от вопросов, головоломок и размышлений.
Она просто… хотела быть.
Теперь она знала, кем является, и больше не станет прятаться. Она – жнец, Ангел смерти. Тьма – ее новый дом. Он ее дом.
Она переплела их пальцы.
– Мы больше не будем одиноки.
Глава 46
Блайт шла на поправку медленно.
Такой участи Сигна не пожелала бы никому. Кузина проводила дни в агонии, свернувшись калачиком в постели, едва дыша и ничего не видя. Ночи на грани смерти, натянутая на хрупкие кости кожа, безвольные конечности. Сигна и Элайджа сменяли друг друга возле ее кровати, иногда рассказывая истории. Иногда болтая о лучших днях. А иногда Сигна просто тихо сидела рядом, уставившись в угол комнаты, пока Блайт спала, и верила, что нужно лишь набраться терпения.
И вот появились признаки улучшения. Через две недели прекратилась рвота, и одним поздним зимним утром Блайт смогла сама подняться с кровати, чтобы полюбоваться на снегопад за окном. Как новорожденный жеребенок, она с трудом держалась прямо. Но если Сигна чему и научилась за свою одинокую жизнь, так это терпению. И пока она ждала, чтобы старый родительский дом, Фоксглав, подготовили к ее прибытию, у нее не было ничего, кроме времени.
Первые несколько месяцев Блайт нехотя принимала помощь и настаивала, чтобы Сигна быстрее уехала, поскольку ей уже исполнилось двадцать и она унаследовала состояние. Утверждала, что не желает быть обузой и не нуждается в помощи. Но к тому времени Сигна уже поняла, что все это пустые разговоры, и поскольку сама слишком много времени провела в одиночестве, желая обрести близкого человека, отказывалась покидать Блайт. Потребовалось много дней, чтобы она прибавила в весе, и силы начали возвращаться к ней. Но ранней весной Блайт уверенно встала на ноги и вышла погулять без посторонней помощи.
Элайджа невероятно радовался за дочь, с которой не сводил глаз. Вечеринки в Торн-Гров полностью прекратились, сменившись совместными прогулками в саду. Сигна никогда бы не догадалась, что отец и дочь так похожи, если бы лично не наблюдала за ними каждое утро за завтраком. Они оба выходили в тапочках к столу и громко расхваливали любую булочку, которую ели. Однажды Блайт потребовала, чтобы Уорик пригласил кухарку, которая смеялась, раскрасневшись, пока слушала, как они с отцом болтают о том, что к следующему чаю у них просто обязаны быть лимонные, розовые или шоколадные булочки.
Теперь они стали такими радостными и энергичными, что Сигна не сразу привыкла. Казалось, словно кто-то взял метлу и вымел всю паутину и темноту,
