Нотр-Дам де ла Бель Верьер – единственное окно, насколько мне известно, перед которым в прежние времена люди сотнями преклоняли колени в глубоком почтении и перед которым до сих пор иногда зажигают свечу.
Хью Арнольд. Средневековый витраж В Лондонской национальной галерее хранится незаконченное панно Микеланджело с изображением Христа, которого несут к гробнице. В этом произведении есть несколько особенно важных деталей. Во-первых, евангелист Иоанн, который готов принять на себя вес тела Мессии, подозрительно похож на женщину: руки и шея у него мускулистые, но под поразительно ярко-оранжевым платьем[190] видна женская грудь. Во-вторых, мертвый Христос, отнюдь не утяжеляя картину, кажется, парит, подвешенный на полосах простой ткани в нескольких миллиметрах над землей. И в-третьих, хотя остальная часть панно кажется почти законченной или по крайней мере нарисованной с достаточным количеством деталей, весь нижний правый угол картины пуст. Похоже, он был оставлен для изображения коленопреклоненной фигуры, но та даже не была начата.
Как-то днем я разглядывала «Положение во гроб», датированное 1501 годом, пытаясь понять смысл этой картины в угасающем свете дня. Краски сбивали с толку, причем не только почти флуоресцентное платье Иоанна, но и уродливые оливковые одежды Марии Магдалины. И хотя все скорбящие собрались вокруг мертвеца, реально смотрел на него только один из них – Иосиф Аримафейский. Одна женщина печально смотрела в сторону, другая рассматривала свои ногти, а Иоанн и Мария Магдалина, казалось, смотрели друг на друга почти как соперники. Композиция выстроена таким образом, что ее персонажи кажутся не столько собравшейся вместе командой, сколько отдельными личностями, вдруг осознавшими, что они снова одиноки.
Внезапно вокруг меня собралась целая толпа, и ответ на некоторые вопросы я получила из объяснений, которые слушали посетители галереи. Гид подтвердил, что андрогинность Иоанна вызывает недоумение, хотя позже я узнала, что странно выступающие соски могли быть вызваны тем, что алая краска со временем почернела и создавала тени там, где художник хотел создать блики[191]. Что касается вопроса о плывущем по воздуху теле мертвого Христа, то картина повествовала о таинстве вознесения – теме, ставшей модной в Риме в начале XVI века. Но самым интересным для меня в этом странном произведении был рассказ о коленопреклоненной фигуре.
Вероятно, это место было предназначено для Девы Марии, но единственной голубой краской, которая в Италии времен Возрождения считалась достойной для окрашивания ее священного одеяния, был ультрамарин – самая дорогая из красок, за исключением золота. Этот угол, вероятно, был пуст, потому что заказчик не предоставил краску, а двадцатипятилетний художник никогда не смог бы позволить себе самостоятельно приобрести ее. Какое-то время он ругался и посылал гонцов к заказчикам и поставщикам, чтобы те ускорили доставку и позволили ему закончить алтарный образ[192], который, как полагали, предназначался для церкви Святого Агостино в Риме. Но весной 1501 года Микеланджело покинул Рим, чтобы во Флоренции высечь из мрамора Давида, и полотно осталось незаконченным, поскольку он так и не вернулся с голубой краской для одеяния Девы.
За морями
Однажды, много лет назад, кто-то сказал мне, что вся настоящая ультрамариновая краска в мире поступает из одной шахты, находящейся в самом сердце Азии, и что прежде чем ее можно было бережно вложить в палитру любого европейского художника (смешанную с льняным маслом или яйцом, как экзотический голубой майонез), она путешествовала в грубых мешках на спинах ослов по древним торговым путям. Я не была уверена, что следует верить этому возмутительно романтическому описанию, но затем мне приснилась гора с синими прожилками, населенная людьми с яркими глазами в черных тюрбанах, и когда я проснулась, то поняла: когда-нибудь я обязательно отправлюсь туда.
Поиски именно этой голубой краски должны были привести меня и к другим голубым и синим красителям. Я узнала, как, пытаясь подражать красоте ультрамарина, художники и ремесленники экспериментировали с красками из меди и крови. Я узнала, как рудокопы открыли кобальт – странный и довольно неприятный минерал, который китайцы использовали для изготовления самого ценного фарфора и с помощью которого средневековые стекольщики заставляли небесные огни плясать внутри соборов. Это заставило меня задать вопрос о цвете неба – детский вопрос, на который мало кто из взрослых знает ответ, хотя мы считаем, что должны его знать. Но все названное случилось позднее: моей первой задачей было отправиться за краской, которую Микеланджело с таким нетерпением ждал в начале 1501 года.
