Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
Этот разговор с Валдаем дословно записали ростовские «связисты в погонах». Через час распечатка была доставлена полковнику Нирванову.
«Ну вот, он и выбрал себе судьбу», – недобро подумал Глеб Валентинович о человеке, которого видел в жизни лишь мельком, когда тот входил и выходил из дома на улице имени Атамана Платова в Новочеркасске.
Возвратившись к Дому культуры, где вот-вот после перерыва должно было продолжиться заседание суда, Духон нашел адвоката и аналитика на том же месте, в тени раскидистой березы. Он постарался почти дословно пересказать им то, о чем поведал ему Багрянский.
– Значит, они родные брат и сестра?! – воскликнул Бахтин. – Что и говорить, «достойная» история для известной русской фамилии. А вместе с ней – к черту всю нашу экспертизу. Все построения защиты коту под хвост! Надо же такому случиться?! Кто мог предположить, что в этом заштатном городке повторяется античная трагедия? – с грустью, смешанной с профессиональной обидой, констатировал он.
– Да бросьте, Борис Фиратович, пороть горячку. В рассуждениях нашего друга Багрянского все настолько зыбко. Подождем экспертизы, а там видно будет. Просто, пока есть время, надо обкатать тему. Что и как может обернуться.
Духон говорил не очень уверенно, что было ему совсем не свойственно. Если бы кто-то из хорошо знающих его людей внимательно посмотрел в этот момент на Александра, то наверняка бы заметил почти «бумажную» бледность в его лице.
«Ужасное открытие! Кто и как им это скажет? – размышлял в этот момент Духон о детях, по инерции успокаивая защитника. – Видите ли, ломаются его схемы?! Да и бог с ними, с этими схемами. А что ломаются детские судьбы – это для всех как бы не в счет?!»
– Если всему верить, то проясняется многое, – задумчиво, как бы говоря самому себе, произнес Мацкевич. – По крайней мере, открываются глаза, какие подспудные пружины движут этим судебным процессом...
– Я же вам русским языком объяснил, господин адвокат, там вообще неясно – брат у новочеркасского Димки или сестричка, – не особо вслушиваясь в слова аналитика, Духон продолжил все еще доказывать Бахтину.
Тот между тем невозмутимо продолжал, как на хирургическом столе, препарировать информацию от Багрянского.
– Допустим, это все же девочка. Если Лев Владимирович называл девяностый и девяносто второй годы, то получается разница между ними два года. А у Димки с Настей – больше. С чего бы это? Еще более странно складывается, если допустить, что Настя родилась в девяносто первом. Стало быть, ей сейчас уже пятнадцать. Так, так... Это ж меняет ход дела. Но уже в нашу пользу. Правда, в детдоме могли ошибиться и неправильно записать год рождения ребенка, но так или иначе с юридической точки зрения это неплохая зацепка. Правильно я рассуждаю, Леонид Сергеевич?
– Правильно, – быстро согласился Мацкевич. – Наверняка ошибки бывают. По-моему, за вами, Борис Фиратович, бежит секретарь суда. Уже, между прочим, четверть четвертого. Пора на защиту.
Увидев, что он действительно прилично опаздывает, Бахтин почти бегом бросился в зал.
– Успеем все обсудить вечером! – крикнул вдогонку защитнику Духон. – Сейчас же не забывайте про главное: До-бро-воль-ский!
В зале суда было душно, все выглядели немного утомленными. Разве что подсудимый Сироткин был более оживленным, чем обычно. Его взгляд не был уперт в пол, как обычно, Димка напряженно вглядывался в Добровольского, как всегда сидящего рядом с Настей, и беспокойно искал глазами адвоката, которого, как ни странно, не было на своем месте.
Сироткин поймал себя на мысли, что в последнее время стал чаще придавать значение подобным мелочам. Еще недавно он вряд ли вообще бы обратил внимание на то же опоздание адвоката или приглушенное шушуканье судьи с обвинителем – этим лысым, скользким дядькой. Он даже пропускал мимо ушей самое главное – вопросы и ответы, звучащие в суде, как совершенно ничего для него не значащие. Сейчас же, как, впрочем, во время перерыва в заседании, у него не шли из головы попытки защитника добиться от опекуна ответа на простой вопрос, который лично для Димки свелся к одному: почему Владимир Андреевич взял опекунство именно над ним с Настей. Ответ «Так получилось», которым Добровольский явно хотел ограничиться, его, Димку, так же, как и наконец появившегося в зале адвоката, не удовлетворял. Копания Бахтина в самой процедуре установления опекунства его не волновали. Мало ли что в поведении взрослых ему было непонятно? Другое дело, почему Владимир Андреевич выбрал именно их с Настей? Такой вопрос он задавал себе постоянно, надеясь в конце концов однажды найти подтверждение своей собственной версии: их опекун не просто опекун, а самый что ни на есть настоящий отец, по каким-то только ему одному ведомым причинам упорно скрывающий это. Правда, при этой мысли, а скорее, надежде, что именно так все и должно быть, сомнения невольно вновь охватывали Димку. Почему он совершенно не видит отца в своих детских мимолетных воспоминаниях? Он хорошо помнит, какой запах исходил от той красивой женщины, в чьи распростертые объятия он бежал сотни раз в своих снах. Он бы ее узнал среди тысяч других женщин, появись она на пороге дома. Память не сохранила лица, оно было размытым, нечетким, но зато остались аромат и ее улыбка. Так улыбаться могла только мама. Но тогда почему в его снах нет отца?
Во время допроса Владимира Андреевича Дима видел, как тот плакал. Или почти плакал, явно чтото вспоминая. Но тогда получается, что ему наверняка известно многое о той части жизни, которую своенравная память Димки отказывается приоткрыть. Так что, если интуиция Димку не подводит, Добровольский не случайно появился в детском доме и выбрал именно его. А затем привел в дом и Настю. Неужели защитник этого не понимает и мучает Владимира Андреевича бесполезными вопросами, когда ответ очевиден?
– Свидетель, я вынужден вновь задать вам вопрос, как и почему вы получили опекунство над этими двумя детьми?
– Возражаю, – вновь решил обратить на себя внимание прокурор, который впился взглядом в судью. – В конце концов, напоминаю, что у нас суд над гражданином Сироткиным, а не профсоюзное собрание. Суду нет необходимости знать, что и как двигало опекуном.
– Действительно, Борис Фиратович, суду не требуется... – как-то вяло поддержала Зуева.
На судью жалко было смотреть, словно во время перерыва ее как ученицу поставили в угол.
– Ваша честь, ладно, Добровольский не отвечает на этот вопрос... Но вы же понимаете, что у меня имеются не менее «приятные» для свидетеля вопросы. Дело в том, что я располагаю новыми фактами, которые могут перевернуть буквально все в данном процессе с ног на голову. И на скамье подсудимых окажутся уже другие люди. Я не намерен шутить, господа.
Последнюю фразу Бахтин произнес так, чтобы ее услышали все – присяжные, прокурор и судья. А может быть, даже кто-то еще, в данный момент отсутствующий.
Вдруг рядом кто-то громко охнул. Бахтин огляделся и увидел, как одна из присяжных заседателей – это была Ева Заломова, служащая банка, – медленно сползает со стула.
– Не надо пугать людей! – буквально завизжал прокурор Гришайло. – Вы, уважаемый, блефуете. Думаете, если из Москвы, то вам все дозволено?!
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
