В этом виноваты и ученые. Поскольку биогеронтология исторически была скромной областью, даже среди биологов ее признают далеко не все. Старение редко получает больше внимания, чем краткое упоминание в университетских лекциях или учебниках, несмотря на то, что это один из самых универсальных и значимых процессов в биологии. Не подозревая о его важности, ученые в процессе обучения получают докторские степени в других областях – от исследований рака до вирусологии. Когда они хотят создать собственные лаборатории, даже если они узнали о старении за прошедшее время, нет никакого стимула отклоняться от привычного курса и проверенного послужного списка в нынешней области. Из-за этого мало кто читает лекции старшекурсникам или консультирует увлеченных аспирантов, что формирует своего рода порочный круг. Небольшой размер области исследования может вызвать проблемы.
Поэтому первый шаг – это повышение осведомленности об удивительных открытиях, которые мы уже обсуждали. Ни одно из других изменений политики, в которых мы нуждаемся, невозможно без широко распространенного понимания того, что старение – это то, что мы можем и должны пытаться лечить – и то, в чем мы все можем участвовать, будь то разговоры с политиками, учеными или друзьями и семьей.
Следующий шаг заключается в том, что биогеронтология отчаянно нуждается в большем финансировании. Исследования в области старения значительно ограничены ресурсами по сравнению с тем воздействием, которое они могут оказать на наше здоровье. Многие области науки, возможно, недофинансированы по сравнению с их потенциальным воздействием, но в исследованиях старения ситуация хуже, чем в других научных сферах.
США отличаются от других стран тем, что у них есть государственный финансирующий орган, отвечающий только за исследования старения (то, что это необычно, конечно, тоже проблема). Национальный институт старения (NIA) получил бюджет в размере 2,6 миллиарда долларов в 2020 году. Это меньше половины бюджета в размере 6,4 миллиарда долларов, выделенного Национальному институту рака, и менее 10 процентов бюджета его материнской организации, Национальных институтов здравоохранения (NIH). Старение вызывает 85 % смертей в США, но получает всего 6 % финансирования исследований в области здравоохранения – существенно меньше, чем изучение болезней, вызываемых старением.
В противовес этому США ежегодно тратят 4 триллиона долларов на здравоохранение, большая часть которых расходуется на хронические заболевания в пожилом возрасте. Бюджет NIA составляет менее 0,1 % расходов на здравоохранение в стране. Учитывая, что исследования могут снизить стоимость системы здравоохранения с помощью профилактических методов лечения, это безумие даже с экономической точки зрения. Так можно с уверенностью заявить, даже прежде чем мы рассмотрим огромные последствия для человечества, вызванные болезнями и инвалидностью в старости.
Другая проблема заключается в том, что финансовые потоки, пущенные на «старение», часто используются для исследования болезней пожилого возраста, а не самого процесса. У биогеронтологов есть шутка, что NIA фактически расшифровывается как Национальный институт болезни Альцгеймера, потому что его Отдел нейробиологии получает более половины бюджета в 2,6 миллиарда долларов, в то время как Отдел биологии старения получает всего 10 процентов. А «Биология старения» концентрируется на фундаментальных исследованиях механизмов старения, а не на разработке методов лечения. Фундаментальные исследования критически важны, и их открытия лежат в основе более практической работы. Но объем государственного финансирования, пытающегося превратить это понимание в реальные методы лечения старения, вероятно, находится в районе одной десятитысячной от суммы денег, потраченных на здравоохранение в США.
Америка далеко не одинока в этом. Страны по всему миру тратят удручающе мало на исследования старения, несмотря на то, что оно является ведущей причиной болезней, инвалидности и смерти во всем мире. Биогеронтология отчаянно нуждается в большем количестве денег, чтобы найти новые способы лечения старения и превратить идеи, которые у нас уже есть, в методы лечения.
Политики должны рассматривать финансирование исследований старения не как затраты, а как инвестиции. Одна попытка подсчитать преимущества омолаживающих методов лечения показала, что скромное замедление старения, приводящее к увеличению общей продолжительности жизни и продолжительности жизни в состоянии здоровья на 2,2 года, будет стоить семь триллионов долларов в течение 50 лет, просто учитывая преимущества для здоровья населения США. Выгоды для науки и бизнеса тоже будут велики: правительство, которое захочет серьезно инвестировать в антивозрастную медицину, окажется на переднем крае того, что обещает стать одной из крупнейших отраслей в мире, и буквально каждый человек будет потенциальным потребителем подобных услуг.
Наука обходится дешево – даже если «все», что мы получаем, – это несколько дополнительных лет жизни в состоянии здоровья, эти прорывы в биогеронтологии будут стоить сравнительно немного. Если бы мы выделили 10 миллиардов долларов на каждый признак старения – конечно, достаточно, чтобы добиться серьезного прогресса – это составит лишь 100 миллиардов долларов, т. е. 2,5 % ежегодных расходов США на здравоохранение. Такие инвестиции, растянутые на несколько лет и охватывающие ряд стран, безусловно, доступны по цене. И если они действительно окажут серьезное влияние на замедление старения, мы сможем превзойти невероятный прогресс в борьбе с инфекционными заболеваниями в качестве венца достижений человечества. Мы должны обратиться к правительствам с просьбой инвестировать больше средств в эту жизненно важную область исследований. Это было бы легко сделать, если бы только политика была более рациональной. И чем больше людей пытается сделать это различными способами, которые будут привлекательны для разных политиков и избирателей, тем больше у нас шансов на успех.
Хотя самым значимым фактором, сдерживающим рост в биогеронтологии, несомненно, является финансирование, есть и более конкретные идеи, важные для максимизации наших шансов на успех – изменения в политике, которые позволят нам быстрее извлечь выгоду из научных результатов и донести их до пациентов.
Первая проблема, которую вы, возможно, помните из Введения, заключается в том, что регулирующие органы в настоящее время не одобряют препарат, который лечит старение, а не конкретную болезнь. В краткосрочной перспективе это не будет препятствовать прогрессу. Замедление или обращение вспять признаков старения скажется на болезнях, которые они вызывают, и лечение может сначала получить одобрение регулирующих органов для этих состояний. Например, мы уже видели, как сенолитики проходят испытания на людях при артрите и заболеваниях легких, а стволовые клетки тестируются при болезни Паркинсона, а не при старении в целом. Однако, как только они доказали свою ценность в конкретных условиях, конечной целью должно быть профилактическое применение этих методов лечения у людей до того, как они заболеют – и ученые уже закладывают основу, чтобы сделать это возможным.
Этот регуляторный тупик преодолевается группой ученых во главе с биогеронтологом и доктором Ниром Барзилаем, которые проводят революционные испытания совершенно нереволюционного препарата – метформина. Метформин применяется для лечения диабета и является одним из наиболее широко используемых лекарств на планете – в США ежегодно выписывается около 80 миллионов рецептов на него. Он также имеет большой послужной список в Великобритании, впервые одобренный в 1958 году. Эта рядовая молекула была бы «просто» чрезвычайно безопасным и эффективным средством лечения диабета, если бы не неожиданные положительные побочные эффекты, которые, похоже, накапливаются у людей, принимающих ее.
