напряжённо на неё посмотрел. – Что вам сказали?
Ольжана шумно вдохнула.
– Вы не поверите. – И бегло рассказала про гибель Баргата и то, как Грацек обвинил в его смерти Юргена и Чарну. – А Йовар взял вину на себя.
Лале хмыкнул.
– Как неожиданно.
Ольжана опустилась на пол, к ворону, – чтобы посмотреть на Лале, ей пришлось извернуться.
– Смеётесь? – переспросила она. – Это самая ожидаемая вещь на свете. Йовар не стерпел бы, если бы обвинили любого из его учеников, а тут – сам Юрген. И… – Ольжана замялась. – Йовар теперь не глава Дикого двора. А ещё…
Вновь погладила оперение ворона.
По-прежнему – зал Тервжице. Йовар стоял, скрестив руки на груди, и мрачно смотрел на присутствующих.
– Напоследок, – заявил он, – мне необходимо закончить все дела. Это для вас-то я уже не чародей Драга Ложи, а для Чернолесья – всё ещё он.
Подозвал кого-то жестом.
– Я хочу, чтобы моё место во главе Дикого двора занял Хранко.
– Представляете? – Ольжана потёрла лоб. – Он отдал всё управление Хранко.
– Вас это удивляет? – Лале сидел, облокотившись на колени, и сосредоточенно её слушал.
– Конечно! – поразилась Ольжана. – Не Юргену ведь.
Хранко был бледен. Йовар обхватил его предплечье и заставил обхватить своё в ответ; вокруг их рук, как лоза, закручивались потрескивающие чары.
Витражи в соборе потемнели, налились сливовой чернотой. Снаружи прогрохотал гром, и ливень опять обрушился с неба – просочился бы и сквозь прорехи в крыше, но колдовство не позволило. Можно было рассмотреть, как дождевая вода бурлила над куполом, не имея возможности пролиться внутрь, и как перекатывалось за мутной пеленой хмурое сизое небо.
– А что потом? – спросил Лале жадно.
Ольжана медленно покачала головой.
От рук Грацека шёл нечеловеческий жар, точно из древних кузниц под замком Горестного двора. В соборном зале валил пар, ошпаривший одну из фресок, – по огненным колесницам пролегли глубокие трещины.
– Видимо, – пересказывала Ольжана, – они всегда были в Тержвице наготове. Железные цепи.
Двенадцать штук – по шесть на каждую руку. Цепи потянулись к чёрным кандалам, и те защёлкнулись на запястьях Йовара с голодным скрежетом.
Ольжана снова отняла пальцы от перьев.
– Он выглядит как паук, – проговорила она тихо. – Распятый на железной паутине.
– Как паук, – повторил Лале эхом, но Ольжане некогда было размышлять, с чего он придирался к её сравнениям.
Огонь погас, и на Тержвице опустился полумрак. Йовар был подвешен на цепях – он мог подняться, мог сесть на колени, но не более того. Кожа под кандалами уже потемнела, и смоляной ожог расползся вверх по предплечью.
– Длани, – выдохнула Ольжана. – Как это, наверное, больно.
Лале задумчиво погладил бровь.
– Что ж теперь, – сказал он. – В мире много вещей, приносящих боль. Неужели вам его жаль?
Ольжана потерянно оглянулась.
– Не знаю, – призналась она. – Это всё… так странно. С чего чудовищу нападать на Баргата? При этом я не верю, что за этим всем стоит Йовар. Скорее, он действительно просто взял на себя вину – и тут же наломал дров, чтобы никто не успел его остановить.
К щекам прилил жар, точно Ольжана сама побывала в Тержвице, когда там плавили цепи.
– Глупости, глупости, – пробормотала она, растирая щёки. – Всё это не имеет никакого смысла. – Поймала взгляд Лале. – Юрген мне всё в подробностях показал. И гибель Баргата – тоже.
Ольжана вздрогнула.
– Какой кошмар. – Она обхватила голову руками. – И ради чего всё это? Я не понимаю. – Прикрыла глаза. – Чудовище превратило Баргата в кровавую кашу. Распороло живот, проломило рёбра. – Её слегка замутило. – Длани, ну и мерзкая же тварь.
Ольжана представила себя на месте Баргата – в бурлящей алой воде, растерзанной наживую, – и ей захотелось зарыдать от сочувствия и страха. Но слёз не было.
Лале потянулся и открыл окно пошире, чтобы в комнату хлынул прохладный вечерний воздух. Поднялся, налил Ольжане воды.
– Не переносите всё это на себя, – догадался Лале, передавая ей чарку. – С вами ничего такого не случится.
– Правда, что ли? – Ольжана угрюмо сделала глоток. – А почему бы и нет?
Она мысленно перебрала изображения, зашитые в сообщения Юргена, – одно печальнее другого. Поймала себя на том, что у неё тряслись руки, и вода едва не выплёскивалась Лале на кровать.
Йовар, закованный в двенадцать железных цепей в соборном зале Тержвице. Могла ли она когда-нибудь представить подобное? Когда пришла к нему на подворье забирать Ясека? Или после, когда дрожала в тереме, заслышав его шаги, а ей по-прежнему не давался очередной урок?..
– Какая же я дура, – проговорила Ольжана зло. – Это ведь всё из-за меня. Ничего бы не случилось, если бы я не сбежала и не решилась бы упражняться на Беривое. Столько людей были бы живы. В Диком дворе был бы мир.
– Вам не дано знать, что бы тогда случилось, – сказал Лале тихо.
Они помолчали.
Ворон деловито ходил по полу, сверкая тёмным умным глазом.
– Ладно, – произнесла Ольжана хрипло. – Нужно спать. Доброй ночи.
Она поднялась и отставила чарку на угол стола, подальше от книг. Посмотрела на перстень и башильерский знак, которые Лале с себя снял, – и от досады накрыла их рукой.
Её ожидаемо обожгло.
– Ольжана…
Она махнула ему – не надо, мол. Всё в порядке. Отдёрнула руку, и посмотрела, как чернота въелась в мякоть её ладони, и подумала, что заслуживала этой боли, как заслужила чудовище. Столько людских страданий – и ради чего?
Лале оказался рядом, отодвинул подальше свои вещи из чёрного железа и развернул её к себе.
– Вы берёте на себя слишком много, – проговорил он, глядя ей в глаза. – Вам кажется, что всё из-за вас, но это не так. Вы просто оказались не там и не в то время. Как вы этого не понимаете?
– Ну, Лале. – Ольжана криво улыбнулась. – Что вы мне предлагаете? Видеть себя жертвой обстоятельств, и только?
Она тряхнула остатками кудрей.
– Как бы я ни хотела себя обелить, я поспособствовала созданию этого чудовища. – Прижала к животу обожжённую руку. – И знаете, чего бы мне больше всего хотелось?
– Чего же?
Ольжана посмотрела на его перстень и башильерский знак, поблёскивающие в свечном свете.
– Помочь его уничтожить, – сказала она грустно. – И сделать так, чтобы это всё наконец-то закончилось.
Лале не нашёлся, что ей ответить.
– Всё, – произнесла Ольжана более твёрдо. – Я спать.
Она выпустила ворона в окно – (сказала ему: жди утра, тогда придумает ответ), – и вышла из комнаты Лале. Мысли летели вихрем: раны Баргата, полнолунная ночь и огонь, повредивший соборные фрески.
В её комнате кровать тоже стояла под окном. Ольжана, уже в одной нижней рубахе, приоткрыла