— Очень даже понимаю, — сочувственно молвил Эвит. — Сидишь тут, как мышь под горшком, и ждешь непонятно чего. Я ж говорю — мы в могиле.
Снаружи и в самом деле что-то происходило: гремел далекий гром и яростно гудел ветер.
— Нехорошая примета — землетрясение во время Летнего Фестиваля. Не к добру, — буркнул кухарь. — Вишь, туча какая?
Они стояли перед подъемной решеткой, закрывающей сейчас проход на небольшое пространство арены. Отсюда был виден краешек черной клубящейся тучи, которая медленно наползала на город.
— Ветер пока отгоняет в сторону, — заметил Ланс.
— А ну как направление переменится? Завалит нас, как пить дать. Или, чего доброго, зальет арену, тогда злодеюг наших топить придется. Исил будет недоволен. Да и Кат шибко осерчает. Не любит она своих зверей жертвенных топить. Жалеет всегда.
Сбоку от ворот мурранец увидел внушительных размеров колесо, с помощью которого решетка и поднималась. Ланс присмотрелся к ней повнимательнее.
— А в какую сторону крутить? Вправо или влево?
Эвит, не сдерживаясь, расхохотался в голос.
— Сразу видно, что ты раньше времени зашел. Уже б знал, что делать и куда крутить.
— Не понял…
— Ну, стал быть, оно тебе и не нужно понимать.
Верэн и Лив. Эспит
Над Эспитом сияло яркое солнце, но не радовало оно Верэн Раинер, совсем не радовало. Виной тому ночные кошмары, которые довели несчастную хадрийку до изнеможения. Сон дан человеку для отдыха — душевного и физического, но разве тут отдохнешь, когда всю ночь терзает удушье и слезы сами собой текут из глаз. А вспомнить, что снилось, нет никакой возможности. Но может, оно и к лучшему? Мало ли какие там, во сне, ужасы приключились.
Одним словом, проснулась Верэн с тяжелой головой и в мрачном настроении. Не порадовало её и отсутствие приставучего археолога ничуточки.
— А где господин Лэйгин? — спросила она у недружелюбной Лив, которая обихаживала козу.
— Пошел погулять.
— А когда вернется?
— Тебе-то до него какое дело? Он сюда приехал по делу, вот пусть и занимается, чем собирался.
Ответ Верэн не понравился, но она промолчала. Чрезмерно любопытных нигде не любят, ни на Эспите, ни в приснопамятном Озанне. Зато любят хозяйственных. Она деловито повязала фартук прямо поверх сорочки.
— Так мне пирог испечь или как?
— Да пеки свой пирог, раз я уже продуктов купила, — буркнула дама Тенар.
И пока Верэн растирала муку, сахар и масло, думалось ей о странном. Например о том, какая причуда заставила её сорваться с места и отправиться не в Дайон и даже не в столицу, а на крошечный остров, населенный не самыми добродетельными людьми. Ведь никаких побудительных причин, кроме ничем не обоснованного желания, не было. Разве не подозрительно? Очень и очень. Прямо мурашки по спине при мысли о непознанных силах, которые превыше человеческой воли.
— Ты дрожишь? Замерзла? Дать кофту?
Заботы в голосе эмиссарши имелась крошечная щепотка, но и её хватило, чтобы Верэн расчувствовалась и призналась:
— Страшновато у вас тут. Не знаешь от кого и чего ждать. В лицо тебе улыбаются, а за спиной словно нож держат.
Лив сложила руки на груди и покачала головой, не иначе как дивясь проницательности деревенской девушки. Лежавший до этого момента на пороге Перец сначала навострил уши, затем поднял голову, а потом и вовсе уселся на собственный хвост.
— Это ты точно заметила. На Эспите собрались не самые хорошие люди. Но, поверь, и не самые плохие. Но ты можешь их не бояться, тебе сейчас ничего дурного не сделают. Самое большее — под юбку залезет кое-кто, но только если сама сильно захочешь.
— Сейчас? А потом?
И видимо, было в барышне что-то располагающее к откровенности, потому что дама Тенар присела на стул и поведала хадрийке о вещах немыслимых. О неизбежном прозрении относительно прошлых жизней, которое случается со всеми, кто, как Верэн, рвется на Эспит. Иногда с другого конца света, как самоубийца Эвит, приехавший аж из Фергины, до которой на самом быстром пароходе плыть почти месяц.
— И когда же я вспомню? — дрожащим шепотом полюбопытствовала Верэн.
— На третий день Фестиваля.
— Завтра, что ли?
— Не обязательно. Если не в этот раз, то через год на очередном Летнем Фестивале.
Глаза у девчонки стали огромные и круглые, как у перепуганного мышонка. В своё время у Лив такие же были, надо думать.
— А ногти грызть тебе уже не по возрасту, прекращай! — рыкнула строгая эмиссарша.
— И кто же я? — пролепетала девушка.
— Без понятия. Может, Салда, а может, и Лунэт. По срокам очень подходит.
— Кто они… то есть, я… они такие?
Лив замялась на пару минут, словно решая, как бы поаккуратнее преподнести новость, но так ничего и не придумав, сказала напрямик:
— Стервы обе редкостные. — И увидев, что Верэн совершенно пала духом от такой новости, поспешила утешить. — Вообще-то, Салда очень талантливая художница. Гениальная в чем-то. Этого у неё не отнимешь. И нравом мягче Лунэт, добрее.
— А вторая?
— Лунэт прямодушная, камня за душой держать не станет, но злая.
— Злее, чем даже Фрэн… то есть, Лисэт?
— В три раза. Они с младшей Тэранс — заклятые подруги. Не хихикай так по-дурацки. Они в самом деле дружат. Всегда.
И тут выяснилось, что до момента, когда Верэн вспомнит и превратится в одну из эспитских вечных жительниц, местные не будут её узнавать. Зато потом сразу поймут, кто перед ними. Такая вот мистика.
Девушка специально сходила и посмотрела на себя в зеркало. Те же темные глаза, личико сердечком, невинный взгляд, задорная улыбка — никаких признаков изменений.
«Злая подружка злой ведьмы? Не может быть. Тогда — художница? Не знаю».
— Только не реви, ради морских и подземных. Судьбы ничем не хуже остальных. Так что, сделай милость, не действуй мне на нервы! Очень прошу, — приказала Лив.
То ли угадала, то ли почуяла, что Верэн вот-вот разрыдается от страха и предчувствий.
— Я понимаю, ты сейчас за локти себя кусаешь. Мол, зачем я на этот остров приехала, сидела бы дома.
— Я не хотела оставаться на ферме.
— Не думаю, что хоть где-нибудь тебя бы приняли так же, как на Эспите. Подумай хорошенько.
Верэн не вчера родилась и иллюзий по поводу добросердечия людского не питала. Без рекомендаций честной работы ей не светило, деньги кончились бы через неделю, а оставаться без гроша в кармане даже в Дайоне чревато.
— Но Салда ведь не очень плохая?
И было в несчастном девчоночьем голосишке столько надежды, что сердце Лив-Стражницы дрогнуло.
