— Точно вам говорю.
— Ставлю десять долларов, — предложил Пеллэм.
У него не было никакой убежденности в собственной правоте, однако он успел уяснить, что уверенная напористость решает все.
— Гм. Пять.
Они разняли руки.
В противоположном конце квартала очередной лимузин высадил еще одну важную персону на красную ковровую дорожку, расстеленную к главному входу в Башню Маккенны. Господин в смокинге в сопровождении нескольких телохранителей вошел в здание.
— Посмотрите на номер, — заметил Бейли. — На нем написано «NY-1».
— Ну и что. Быть может, это питчер бейсбольной команды «Нью-Йорк метрополитен».
— Тогда у машины, черт побери, точно была бы на номере не единица, — печально возразил Бейли.
Длинный черный «Линкольн» скрылся за углом. Бейли закрыл окно.
Происходящее напротив было, вероятно, единственной церемонией завершения строительства небоскреба, которая отмечалась на уровне земли. Поскольку крыша Башни Маккенны не смогла вместить все шесть тысяч приглашенных, торжественную церемонию было решено провести в собственном театре небоскреба, просторном зале, предназначенном для постановок бродвейских мюзиклов и пьес. В эту ночь зал был наполнен грохотом музыки канала Эм-ти-ви, лазерами, огромными видеомониторами, объемным звуком по системе «Долби» и компьютерной графикой.
Наполнив маленький стаканчик вином из бутылки, Пеллэм снова настроился на то, что рассказывал Луис Бейли. Переполненный восторгом, адвокат никак не мог остановиться и продолжал говорить о деле Этти. Тем временем в полутемном углу его свежеотремонтированной квартиры Исмаил, в неизменной трехцветной ветровке, листал старый, замусоленный журнал с комиксами. На ногах у него были новые кроссовки, подарок Рамиреса.
— Мне нужно встретиться с одним человеком, — окликнул мальчишку Пеллэм. — А тебе пора возвращаться в подростковый центр.
— Слушай, приятель, обожди минутку.
Не так давно позвонил один из личных секретарей Роджера Маккенны и справился, не желает ли Пеллэм присутствовать на торжественной церемонии. Тот отказался, но согласился заглянуть в девять часов вечера; судя по всему, у Маккенны был для него памятный подарок, который, как полагал подрядчик, должен был ему очень понравиться. Пеллэм предположил, это будет какой-нибудь сувенир из исторического прошлого Адской кухни, возможно, обнаруженный во время раскопок при рытье котлована под фундамент небоскреба. Пеллэм, закоренелый сторонник проживания в автофургоне «Уиннебаго», не имел ни малейшего желания обременять себя всевозможными коллекциями. Впрочем, существовала также вероятность, что Маккенна собирался преподнести ему чек на кругленькую сумму — за предупреждение насчет подружки Коркорана или за потрясающие съемки в нелегальном детском саду.
Пеллэм встал.
— Исмаил, пошли.
Мальчишка зевнул.
— Я совсем не устал.
— Пора уходить.
Потянувшись, Исмаил подошел к Бейли и хлопнул его по руке.
— Пока, приятель!
— Холмс?[84]— переспросил озадаченный адвокат. — Что ж, всего хорошего, Ватсон.
Нахмурившись, Исмаил сказал:
— Увидимся позже.
— Ну хорошо. До встречи, молодой человек.
Пеллэм и Исмаил вышли в темноту Тридцать шестой улицы. К этому времени все гости уже были в башне, и повсюду стояли припаркованные лимузины. В воздухе висело сильное ощущение опустошения. Здание, в котором размещалась контора Бейли, осталось на улице единственным жилым между Девятой и Десятой авеню. Дворец, выстроенный Маккенной, не вернул району в одночасье волшебным образом жителей.
С противоположной стороны улицы строительная площадка была не видна, скрытая рекламными щитами и перетяжками, трепетавшими на жарком вечернем ветерке. Огороженная, она была погружена в темноту. Единственными звуками были слабые отголоски музыки, доносящиеся из театра.
— Пустынно, да? — заметил Пеллэм.
— Что ты сказал, приятель?
— Я говорю про улицу. Она пустынна.
— Ни души, — согласился мальчишка, снова зевнув.
Они прошли мимо большого бульдозера, оставленного на том месте, где когда-то стоял дом, в котором жила Этти.
— Что теперь станется с кварталом? — задумчиво промолвил Пеллэм.
Исмаил пожал плечами.
— Не знаю. А кому какое дело?
Они направились к театру, где их должен был встретить сам Маккенна или один из его помощников. Здание не являлось частью небоскреба, а было построено отдельно. Оно поднималось вверх на восемьдесят футов над блестящим, застекленным подъездом, отделанным мрамором и гранитом. Мотивы в духе Древнего Египта: цветовая гамма песчаная, коричневая, зеленая. В вестибюле никого не было; торжества уже были в самом разгаре.
Проходя мимо строительной площадки, окружавшей театр, Пеллэм смотрел по сторонам. Пока что газоны не были засеяны травой, но на этот вечер вытоптанную землю застелили искусственным покрытием, прижатым кое-где кадками с пальмами. Пеллэм остановился.
— Пеллэм, в чем дело?
— Исмаил, отправляйся в подростковый центр. Мне нужно встретиться с одним человеком.
— Нет, — проскулил мальчишка. — Я остаюсь с тобой, приятель.
— И не надейся. Тебе пора спать.
— Пошел ты к черту, Пеллэм!
— Исмаил, следи за своим языком. А теперь уходи.
Круглое лицо Исмаила скривилось в недовольной гримасе.
— Ну хорошо. До встречи, дружище.
Они хлопнули друг друга по ладоням, и мальчишка медленно побрел на восток. Не по размеру большие баскетбольные кроссовки громко хлопали. Исмаил неохотно шел в направлении центра. Обернувшись, он помахал рукой.
Пропихнувшись в дыру в ограждении, Пеллэм пошел по похожей на губку искусственной траве.
А это что такое?
Пеллэм присмотрелся внимательнее к тому, на что обратил внимание еще с тротуара: рабочие прочно прикрепили деревья в кадках к ручкам дверей черного входа, привязав их крепкой веревкой. Он предположил, это было сделано для того, чтобы пальмы не растащили местные жители.
Но при этом оказались перекрыты двери пожарного выхода.
И перекрыты наглухо, черт побери, — многочисленными витками прочной веревки. Из двадцати дверей пожарных выходов не перекрытой оставалась только одна. Она была чуть приоткрыта. Из нее доносились приглушенные звуки рукоплесканий и смеха и громкое буханье басов музыки. Подойдя к двери, Пеллэм заглянул внутрь.
Дверь вела не в сам театр, а на пожарную лестницу, которая, как предположил Пеллэм, сообщалась с балконами и ложами зрительного зала. В коридоре царила полная темнота, лишь кое-где разрываемая причудливым светом ламп пожарного освещения. Внутренние двери были распахнуты настежь, и Пеллэм различил красный бархат сидений и каштаново-коричневый ковролин на полу.
